Забытый берег

Минут пятнадцать комары меня неторопливо ели, а я вёл наблюдение. Там был один человек. Костер он жёг маленький, ближе к вётлам, однажды отошёл к воде покурить. Ясно было, что ночь он проведёт на конусе выноса. Значит, копать клад и этой ночью нам не судьба!

Свои наблюдения я изложил ребятам, когда вернулся. И мы тоскливо сидели у костра, смотрели, как бурлит в котелке вода, и думали. Прибыть катером из Гремячево человек не мог: там все путешествуют по делу. Сам на лодке прийти не мог тоже — где лодка? Значит, пришёл с гор и сверху нас хорошо рассмотрел.

Ребята уплыли на конус выноса на разведку и заодно воды набрать. Вокруг палатки дрожали тени от костра. Казалось, она шевелится и вот-вот сдвинется с места.

— Ту-тух, ту-тух, ту-тух… — Вверх по Волге внушительно прошёл сухогруз, и шум его движения ещё долго затихал вдали. Прошелестели корабельные волны на берегу, и Волга успокоилась.

Они вернулись с недоброй вестью.

— Конус накрылся хвостом шайтана, — сообщил Виктор, — там Конев. Хе! При нём рюкзак. С книгами и выпивкой.

— Как он здесь оказался?!

— Из Кривоносово пришёл. — Виктор поднял вверх белые брови. — Гулял по горам, дошёл до газопровода, понравилось ему.

Павел молчал.

Когда хлебали уху, то он делал это настолько свирепо, что мне пришлось брать себя в руки и тихо, ласково его успокаивать:

— Паша! Что-то ты бледный, как будто на открытии побывал?

— На каком ещё… — И Павел не выдержал, улыбнулся, даже уху хлебать перестал и, выпрямившись на своём бревне, недовольно засопел. — Слава, ну…

— А что?

— Положение у нас дурацкое, с чем я вас и себя поздравляю, вот что! — сказал Павел и добавил своё неизменное: — Ля-ля, ля-ля! Пом-пом!

Глава 8 Моральный террор

1

Костёр едва горел. Он уже был не нужен, но мы старательно подбрасывали ветки в огонь и смотрели, как они сгорают.

— Конус выноса оврага — идеальный наблюдательный пункт, — ломая хворостинку, говорил Павел. — Как ни иди, а он нас обязательно увидит.

Павел грустно горбился на бревне, а глаза прятал за низко опущенным козырьком кепки.

— Водка, книги у него есть, палатка от дождя, чай, — сказал я. — Котелок. Курево. И терпение. Он что, знает про клад?

— Конев известный книгочей, и лучший отдых для него — лежать с книжкой, пить водку и покуривать, — предположил Виктор. — При чём здесь клад?

Мы замолчали. Время текло широко, спокойно, как Волга по соседству, и запас был — до пяти утра четырнадцатого июля. Интеллигентные люди грешат самообманом. Мы — интеллигентные люди, значит, наивны до глупости. Но признаться в этом трудно.

— Конев здесь неспроста, — вздохнул Павел. — На первую встречу я его позвал, потому что в отчёте Богданова была его фамилия. Он оказался невменяем, и в Третьяковку я пригласил только вас. Говорил о рыбалке. Здесь вы прочитали отчёт Богданова. Отчёт сожгли, но это был второй экземпляр. А первый где? Похоже, что его-то Богданов и передал Коневу. Уж не знаю как…

— Чего-чего? — не понял Виктор.

— Того самого. Фамилий-то в отчёте четыре!

Павел подбрасывал в огонь тонкие сухие деревянные палочки. Ломал ветки и подбрасывал. Теперь, когда всё стало ясно, он сожалел:

— Нам пора бы уже на штык яму выкопать…

— Что делать? — упавшим голосом спросил Виктор. — Спать ложиться?

— Есть два пути, — сказал я. — Первый — убрать Конева с конуса выноса. Второй — обойти его. Виктор?

— Но как обойти?

Виктор задумался. Павел ломал ветки, бросал их в огонь. А я смотрел, как они сгорали. Виктор думал. Наконец объявил:

— Можно ночью сплавиться на Ползуново, подняться в горы, обойти посадки, выйти к оврагам на площадку и копать. Или по Волге обойти Покровские острова и сплавиться до коридора газопровода. — Он махнул рукой в сторону приверха. — Подняться, выйти на площадку и копать.

— Разумно, — заметил Павел. Он всё ломал тонкие ветки и кидал в огонь палочки. — Но долго и утомительно. Мы выдохнемся, а нам ещё копать. И вероятность нас обнаружить у Конева большая.

— Если не обходить, то как его убрать?

— Втроём мы его, конечно, осилим, — задумчиво проговорил Павел.

— Это значит, — понял я, — что мы можем на конусе выноса его до смерти забить?

Зачем я это сказал? Ведь именно я произнёс то, о чём и думать-то нельзя. Видимо, студенческая беззаботность как вернулась в поезде, так и не покидала нас уже до конца. Да плюс безумный девяносто второй год — все были дураки, мы тоже. Девяносто второй год — это был год броуновского движения дураков. Кто-то из них поумнел, а кто-то превратился в негодяев.

— Если до смерти, — ответил Павел, — то я против.

— Вы что?! — возмутился Виктор. — Главное сделали, место определили, ещё приедем! Убивать! С ума сошли?!

— Ты считаешь, что мы должны отказаться от клада? Это твоё предложение?

— Я предлагаю подождать!

— Чего?

— Читает он быстро, сколько книг с собой привёз? За пару дней…

— Конев может читать одну книгу несколько раз. А под водку-то…