Забытый берег

— Оп-па! Обстукивайте вокруг! — Зенков довольно показал пальцем. — Вокруг, вокруг!

Я бы его с радостью ударил. Прямо кайлой, прямо в его сосредоточенное лицо. Да только в земле было то, что хуже Зенкова, на этот раз я догадался сам! То есть не догадался, а догадывался. И догадывался тупо и медленно, потому что поверить не мог.

Загнав глубже кайлу, я вывернул из земли какой-то непонятный твёрдый ком и узнал в нём чугунок. Это сразу открылось — небольшой пустой чугунок на литр-полтора, наверное. В земле он лежал донцем вверх на перевёрнутой глиняной крышке. Крышка раскололась, видимо, от моих ударов.

— Терпение и труд всё перетрут, — довольно улыбаясь и потирая руки, заявил Зенков. — А то ведь часто бывает так, что, берясь за дело, не можешь и представить, сколько сделать предстоит, и не верится, что сделаешь. Так, Аксёнов?

Зенков даже потянулся всем телом от удовольствия, даже закряхтел, даже хлопнул себя руками по бокам, а потом сел на свой плащ и, назидательно покачивая вытянутым вверх пальцем, пояснил:

— А это обманка, старый приём устроителей кладов: положить для отвода глаз сверху что-нибудь заманчивое, похожее на клад. Тогда алчный кладоискатель обрадуется — он же нашёл, правда? А почему находка не так уж и существенна, так он и думать не захочет.

— Что же это за обманка…

— Да не это обманка, Аксёнов, а то, что вы нашли в девяносто втором году! Рукомойник с рублями! Двадцать три серебряных рубля! Вот что было обманкой!

Я тупо разглядывал чугунок. Снял перчатки, пошарил внутри. Ничего я там, конечно, не нащупал, медленно вертел его, пачкая и морозя руку.

— Так вы поняли, в чём дело, профессор? Нет?

3

Зенков продолжал называть меня профессором, и в этом почтительном ехидстве было слышно сочувствие. Если бы я что-то соображал! Но я не соображал совсем. Я понял, но не мог соображать, да и не хотел этого делать, а просто дышал сырым, холодным воздухом, слышал сладковатый запах земли, пытался сглотнуть и не мог.

В термосе оставалось немного чаю. Зенков плеснул мне в стаканчик.

— Присаживайтесь, Аксёнов, выпейте. И давайте я вам телогрейку накину.

Меня бил озноб, от чая стало легче. Я сидел на плаще, согревался под телогрейкой, чугунок лежал рядом, Зенков к нему и не притронулся.

— Хотите коньяку?

— Нет. Я уже ничего не хочу.

— Ну, тогда закуривайте!

Сизый табачный дым вернул меня к действительной жизни. Нет, не дым, конечно, — просто, когда я доставал сигарету, разминал её, нашаривал в кармане зажигалку, когда прикуривал, прятал зажигалку, то есть совершал привычные движения, я успокаивался. Курил-то я уже так, непонятно для чего. По привычке.

— Когда Богданов испытывал действие радиолокатора, ему под руку попалась кастрюля. Чугунок надёжнее, но ясно это стало только что, — пояснил Зенков. — Давайте его сюда.

Он подставил раскрытый полиэтиленовый пакет, и я опустил туда чугунок. Стволы дубков за спиной Зенкова показались чёрным вечным частоколом. Впрочем, почему вечным? Возраст посадок перевалил за полвека. Ветки соседних дубков росли навстречу друг другу, получалась странная пугающая решётка. Он мог бы и не говорить про надёжность чугунка.

— Отдыхайте, а я вам растолкую ситуацию.

Я мелкими глотками пил тёплый чай, а он растолковывал:

— Самое загадочное слово в отчёте помните? Кау-гау помните? Я думал об этом. Ещё до встречи с вами. Пытался разобраться, даже мучился. Литературу о кладах поднял. В итоге кое о чём догадался. Догадку надо было проверить. Вот вы, Аксёнов, ударным трудом и добыли доказательство.

Из кармашка рюкзака Зенков вытащил маленький блокнот, карандашом что-то написал и показал мне. В сером, неверном свете завершающегося дня видно было плохо, но вдруг в его руке появился фонарик-светлячок, и я увидел едкую надпись кау-гау.

— Написано это неправильно, — сказал Зенков, — просто так легче запомнилось. В рифму. Кау-гау. В оригинале было, конечно, по-другому. Вот как.

И он написал куа-гау.

— И не через чёрточку, а вместе. Слитно. Смотрите!

Корявым почерком он добавил на листке куагау. Цвет у надписей был зелёный.

— Я понятно толкую?

— Нет…

— Ну да, это сложно. А теперь напишем то же, но не русскими буквами, а латинскими.

Он написал: cuagau.

— А прочитаем русскими, — вздохнул я, — сиадаи. Так, что ли?

Зенков задумался и тоже вздохнул:

— Сразу видно умного человека, но это не сиадаи, а ку, аг, ау! Только писать надо с заглавной буквы. Это и есть разгадка!

И он тремя росчерками написал латинскими же буквами: Си, Ag, Au.

— А теперь прочтите, как звучат полностью эти обозначения химических элементов таблицы Менделеева. Ну!

Я молчал. Я не хотел читать эти символы и понимать то, что видел на маленьком листке блокнота. Это оказалось так просто, так ясно, что никакого стыда не хватало, чтобы признаться.