Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран

Когда в 1970—1980-е годы началось постепенное обнародование документальных свидетельств их прошлого, и обоих по разным поводам стали просить рассказать об их прежнем отношении к фашизму и контактах с фашистскими движениями, и Элиаде, и Чоран одинаково избрали тактику умолчаний. Элиаде не отклонялся от обычной тактики — отрицания всего целиком, которую он применил даже по отношению к своему другу и коллеге Гершому Шолему в 1972 г. Чоран то стремился приукрасить факты и свести свою причастность к минимуму, то пытался все свалить на «безумие» или любовную страсть, что якобы снимало с него всякую ответственность. Десять долгих лет борьбы за «фанатизацию» Румынии, за ее «освобождение от евреев — врагов, препятствующих достижению всех национальных целей»; сотни страниц в доказательство благого примера немецкого национал-социализма... Тогда — очень серьезные и непрерывные выступления, где аналитическая мысль никогда не тонула полностью в волнах риторики; после — разговоры об экстравагантности, о бреде, о смешном, комическом, о несуразных теориях; эта легковесная терминология стала бастионом, за которым Чоран попытался спрятаться после войны. Между этими двумя позициями зияла пропасть.

Представляется уместным сопоставить обе попытки оправдаться. Например, в обоих случаях мы сталкиваемся с высоким искусством сокрытия своих ошибок в трагедии Истории. Разве то линейное время, от которого предстоит скрыться, не таит в себе их личной истории? Как не вспомнить в этой связи о центральной элиадевской теме «ужаса истории», почти космического ужаса, приобретающего затем некий метеорологический оттенок — в виде излюбленного комментаторами трафарета «Румынии, попавшей в глаз урагана»? Разве эта тема не перекликается с чорановскими мотивами «падения во времени» (что может быть более роковым, чем падение?), где «личный грех» растворен в пессимистической антропологии первородного греха?

Это скрещение собственной судьбы с судьбами Истории определяет многоплановость настоящей работы. Прежде всего следует выяснить, каковы были те струны, на которых сами Чоран и Элиаде так изумительно играли и использование которых обеспечило их маскировочным стратегиям столь продолжительный успех. Прежде всего, они играли на неведении: на отсутствии каких-либо материальных «доказательств», на приблизительности знаний их собеседников и читателей в области истории современной Румынии. Будут проанализированы и другие причины, менее очевидные, в частности психологический аспект, делавший ситуацию крайне тяжелой и затруднительной. Именно это имел в виду ученик Элиаде швейцарский ученый Филипп Боржо, когда писал: «Несомненно, нам еще и сегодня тяжело, даже больно, что Элиаде стремился все это замалчивать как можно дольше, одновременно давая понять, что фактически ничего не отрицает»[13]. Это замечание равно относится и к Чорану. Нам предстоит вернуться к разоблачениям, которые начали звучать в последние десятилетия их жизни — сперва довольно глухо, а затем, в конце 1980-х и в 1990-е годы — совершенно отчетливо. Их становилось все больше: в Италии, в США, в Израиле, в Румынии, во Франции (в последней, правда, они не были столь интенсивными). Сегодня становится возможным подробно рассмотреть эти разоблачения и поднятые ими вопросы, зачастую весьма острые. Мы будем к ним обращаться в ходе нашего исследования, не претендуя, однако, на их исчерпывающий анализ.

Чем объяснить столь позднее возникновение этой волны критики? Как представляется, ответ можно получить только на основании социоисторического подхода. Дело здесь вовсе не в усилении обвинительного дискурса и не в «настоящей специализации на посмертном (post mortem) иконоборчестве», задача которого — «развязать бешеную кампанию травли против мыслителей немедленно, как только они утратят возможность сказать хоть слово в свою защиту»[14]. Такая возможность неоднократно предоставлялась и Чорану, и Элиаде. Мы попытаемся показать, что причины объясняются переплетением ряда факторов. Среди них следует упомянуть эффект двойной цензуры, один аспект которой был обусловлен защитой интеллектуалов, ставших эмигрантами в годы холодной войны, другой — политическими и культурными сдвигами, происходившими в Румынии сперва в 1945—1989 годы, а затем — в посткоммунистический период. К этому следует добавить, что в течение десятилетия достоянием общественности стали многочисленные документы, к которым прежде не было доступа.