Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран

Позиция Ионеско остается неизменной и несколько месяцев спустя. 7 января 1946 г., в письме к еще одному своему бухарестскому другу, эссеисту Петру Комарнеску, он отмечает: «Что же до Элиаде и Чорана, видеть их не могу. Конечно, хотя они утверждают, что «они больше не легионеры», они не могут отказаться от принятых раз и навсегда обязательств; они все равно остаются легионерами, хотят они того или нет. Они заставляют меня почувствовать, что я отношусь к тому человеческому сообществу, для которого они — гиены; (и я для них тоже гиена, вне всякого сомнения); мы друг для друга гиены, это чем дальше, тем яснее, и это никогда не изменится, что бы ни случилось в истории и даже за ее пределами»[11].

ОТ МИФА К ИСТОРИИ: ПОЛИТИЧЕСКИЕ ГОДЫ

Самое меньшее, что можно сказать по этому поводу, это то, что реальные отношения Ионеско с Чораном и Элиаде в 1945 г. были безмерно далеки от искренней дружбы и товарищества. И «невероятный Париж» был тоже впоследствии придуман Элиаде. На самом деле «невероятный Париж» периода Освобождения, как мы увидим ниже, держал Элиаде и Чорана в постоянном страхе разоблачения их политического прошлого. А оно было весьма сложным, так что их опасения на много лет быть изгнанными с парижской интеллектуальной сцены представлялись отнюдь не беспочвенными. Поэтому можно предположить, что Элиаде сам был очень удивлен оказанным ему хорошим приемом. Ведь он еще в 1942 г. предвидел грядущие неприятности. Вот запись в его португальском дневнике от 23 сентября 1942 г. В преддверии возможной победы союзников он трезво оценивает ситуацию: «Новый англо-советский мир не примет в свое лоно таких людей, как я».

Нелицеприятные строки, написанные Ионеско в 1945—1946 годах, вместе с признанием в вечной ненависти, отделены пропастью от отношений 1977 г. — мирного сотрудничества, искренней привязанности, которые объединяли этих трех людей до самой их смерти и подтверждались многими различными фактами. Как же все это объяснить? С этой тайной мы и столкнемся в настоящей работе. В этой связи предстоит прежде всего вразумительно объяснить, почему выдвинутые Ионеско обвинения носили столь непримиримый характер. Эти обвинения были неразрывно связаны с ужасом, который ему неизменно внушала крайняя политическая и идеологическая жестокость, царившая в Румынии до 1945 г. «Я воочию видел демона садизма», — писал он впоследствии по этому поводу. Элиаде и Чоран во многом способствовали возникновению этой атмосферы. Во-вторых, нужно будет объяснить причины, которые впоследствии привели этих трех человек к необходимости заключить между собой своего рода договор молчания по поводу прошлого. Этими причинами были обстоятельства холодной войны, солидарность эмигрантов, а также слухи и недоразумения.

Восстановить их румынское прошлое — означает исследовать долгий период, начало которого придется искать в Бухаресте 1920—1930-х годов. Мы расскажем о встрече трех молодых публицистов в конце 1920-х годов, об объединявших их радикальном протесте и нонконформизме, о превращении Элиаде в 1927 г. в неоспоримого вождя Молодого поколения и о последующем присоединении к нему Чорана и Ионеско. Вскоре они стали одними из самых известных членов этой группы писателей и художников, которых до 1933 г. объединяла общая неприязнь к старому порядку вещей и к отсутствию сомнений, свойственному позитивизму. Рассказ о них даст нам повод поговорить о малоизвестном нам Бухаресте того времени, погрузиться в споры его интеллектуалов, посетить их кружки, посидеть в бухарестских кафе, послушать лекции на филологическом факультете университета, полистать издававшиеся тогда толстые журналы, познакомиться с харизматическими личностями и постичь идеологический настрой этого времени с необходимостью выбора между самобытностью и модернити. И на всех этих сценах три блестящих молодых человека уже исполняют главные роли. Но Бухарест был еще и городом, где все больше сгущалась атмосфера нетерпимости и антисемитизма и где постоянно росла популярность ультранационалистических организаций — в том числе и среди интеллигенции.