Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран

Исследуя жизненный путь трех наших героев, мы сталкиваемся с удивительными парадоксами. Для Ионеско — это как раз его пребывание в Виши, на службе у фашистского режима, который он ненавидел, — и это после того, как он храбро противостоял идеологии «носорогов» в 1930-е годы. Еще один парадокс — разочарование этого левого интеллигента, в первые послевоенные годы близкого к французским коммунистам, в 1946 г. опубликовавшего в одном из бухарестских журналов все, что он думал в отношении румынских офицеров и «злокачественной опухоли национализма», приговоренного заочно к 11-летнему тюремному заключению коммунистическим (или превращавшимся в таковой) режимом, в который он верил. Все это привело его в начале 60-х годов в ряды наиболее яростных интеллектуалов-антикоммунистов, выступавших на страницах «Фигаро», — он и в этот раз плыл против течения. И сколь поразителен контраст между Ионеско, скрупулезным чиновником конца 1942 — конца 1944 г., который прекрасно сознавал, что он, со своей принадлежностью к левым, — беглец (и сбежал в униформе сторожа — униформе, выданной режимом Антонеску), — и недисциплинированностью Чорана, которого командировал в Виши преемник «Капитана» Кодряну Хоря Сима и которого очень быстро, всего через три месяца, выгнали из посольства? Что сказать, наконец, о потрясающей иронии биографии Элиаде, которого в 1940 г. так сильно опасался в Лондоне Форейн Оффис, которому в течение всей войны, не хватало достаточно сильных слов, чтобы клеймить глупость англосаксов, который ни за что на свете не соглашался присутствовать при том «райском хаосе», который должен был воцариться, проиграй Гитлер войну, — и который тем не менее всего лишь 10 лет спустя был принят с распростертыми объятиями в США, где он провел наиболее блестящие свои годы как ученый? А Чоран, этот страстный поклонник национал-социализма, в 1930-е годы столь сильно презиравший «французское чувство существования», разделявший идею Шпенглера о полной невозможности взаимопроникновения культур, которого всего через несколько лет считали величайшим французским стилистом? Отметим, впрочем, что он был пропитан немецкой культурой, в том числе и политическим романтизмом, проявившимся в его творчестве после 1945 г., и это обстоятельство, несомненно, воздействовало на прием, оказанный его произведениям во Франции.

А сколько раз их жизненный курс чуть было не претерпевал окончательного и бесповоротного отклонения? Можно ли считать случайностью, что произведения всех троих проникнуты мыслью о смерти? За гладким фасадом легенды о Франции — земле обетованной, где их появление было неизбежно предначертано судьбой, возникает правда — выдуманные биографии, персонажи, шатающиеся по ухабистым дорогам историй. Карьера Элиаде неоднократно буквально висела на волоске — в 1938 г., когда его интернировали вместе с другими сторонниками Железной гвардии в лагерь Меркуря-Чук; в 1940 г., когда министерство иностранных дел Великобритании также планировало его интернировать как «самого пронацистски настроенного сотрудника румынского посольства в Лондоне; в 1945 г., во время проводившейся в Румынии чистки; в 1947 г., в результате замятого разоблачения его прошлой деятельности, что стоило ему работы во французском Национальном центре научных исследований. Наконец, в 1973 г., когда в последний момент была отменена его поездка в Израиль.

За поддержку Кодряну, за присутствие в Бухаресте во время легионерского мятежа января 1941 г. Чоран мог бы разделить участь своего брата Аурела. Тот был одним из руководителей Железной гвардии в Сибиу, одним из первых был отправлен на Восточный фронт и выбрался оттуда, лишь получив дополнительные 7 лет тюрьмы. Затем перед Чораном, как и перед Элиаде, неоднократно возникала угроза символического предания смерти в виде интеллектуальной дискредитации. Эту угрозу создавали откровения бывших легионеров, рассказы еврейских эмигрантов, таких как Люсьен Гольдман и т. п. Ионеско, к которому, учитывая еврейское происхождение его матери, имели самое непосредственное отношение все наиболее суровые расовые законы, принимавшиеся в Румынии в 1940—1942 гг., боялся, что ему запретят заниматься преподавательской деятельностью и даже отправят на принудительные работы. Спасительный отъезд в Виши — и если бы не государственный переворот 23 августа 1944 г., в результате которого Румыния перешла на сторону союзников, после Освобождения к нему имела бы претензии французская полиция. И все это не говоря о неприятностях 1946 г.: избежав экстрадиции в Румынию, Эжен Ионеско, видимо, избежал смерти в коммунистических застенках.