Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран

На самом деле эти биографии — вплоть до совершенно различных траекторий, описанных ими после войны, — в равной мере выглядят как символы тех стратегий, которые разработали многие другие европейские интеллектуалы, в большей или меньшей мере скомпрометированные своими отношениями с фашизмом. Достаточно упомянуть в этой связи Хайдеггера, Карла Шмитта, Карла Юнгера и множество других. У одних и у других обнаруживаются все те же полупризнания, переплетенные с попытками самооправдания, одинаковые умолчания, те же методы камуфляжа и механизмы интернализации норм, выполнение которых становится необходимым вследствие международного признания. Порой встречается и общая для всех симптоматичная инверсия — виновный оборачивается «жертвой»: в самом деле, если их послушать, можно ли найти более страшную жертву Второй мировой войны, чем Элиаде или Чоран?

На основании трех рассмотренных нами случаев можно вывести три специфических модели взаимоотношений с прошлым.

Модель, воплощенная Элиаде, позволяет говорить о существовании парадигмы сокрытия. Искусство камуфляжа, которым Элиаде великолепно овладел, искусство воссоздания заново собственной личности сочетаются в данном случае с глубоко скрытой двойственностью, отражающей, с одной стороны, исключительную внешнюю способность к адаптации, к соответствию окружающим социальным нормам; с другой стороны — не менее впечатляющую верность позициям 1930—1940-х годов. Эта верность порой открыто проступает в его автобиографических произведениях и всегда искусно спрятана за эвфемизмами его научных трудов. Между 1945 и 1986 гг. историк религий, несомненно самый крупный историк религий нашей эпохи, постоянно ощущает вызов со стороны прошлого. Его отношения с Железной гвардией, затем — с режимом Антонеску никогда не вызывают у него раскаяния; напротив, он ощущает себя «оклеветанным», жертвой преследований.

С Чораном все сложнее; его случай, на наш взгляд, в большей мере соответствует парадигме колебаний или колебательного языка (это понятие ввел Ж.-П. Фей в своей классической работе «Тоталитарные языки», опубликованной в 1972 г.). Прошлое автора «Преображения Румынии» неоспоримо гораздо более постыдно, чем у Элиаде; подлинность его раскаяния вызывает множество вопросов; весьма двусмысленна, как мы видели, и его способность отделаться от юдофобских концепций и стереотипов, воспринятых в 1920—1930-е годы. Если попытаться обозначить все эти моменты двойственности одним словом, можно сказать, что у Чорана они проистекают из двойной невозможности: уничтожить прошлое и встретиться с ним лицом к лицу.

Что касается Ионеско, то оптимальным для определения воплощенной им парадигмы представляется слово подмена. Мы имеем в виду полную замену первоначального врага, фашизма, иным, борьба с которым будет занимать его с начала 1960-х годов. Этот враг — коммунизм. Истоки указанного явления, конечно, лежали в достойной неприязни члена Французской академии к тоталитаризму. Вместе с тем можно предположить, что его пламенный антикоммунизм облегчил ему многие действия, в том числе — позволил скрыть легионерское прошлое обоих его друзей или затушевать собственное еврейское происхождение. А оно между тем, видимо, играло основную роль в том постоянном чувстве вины, которое он испытывал в отношении своей матери и на которое часто обращают внимание его биографы, а также в его безусловной привязанности к Израилю.

ВОПРОС ЭТИКИ

Наконец, обратимся к проблеме, которая красной нитью проходит через всю настоящую работу: о румынской преемственности в контексте отсутствия таковой во Франции. Как мы пытались показать, роковая ошибка троих наших героев объясняется одним из элементов их философии, а вовсе не поразительными наивностью или ослеплением. Утверждать это — морально довольно тяжело. В каком-то смысле чем более значимыми для себя мы считаем произведения Мирчи Элиаде и Эмила Чорана, тем настоятельнее представляется необходимость раскрыть смысл их политических взглядов и деятельности до 1945 г., проанализировать причины исключительной устойчивости тех идей, на которых основывалась их неизменная приверженность тем же взглядам в послевоенный период. Именно за это они и несут самую большую ответственность. Имели место подделка, злоупотребления, извращения, неправомерное использование языка. Над всеми их мыслями отныне нависло подозрение.