Забытый. Москва

—  А я всегда думал  — ловчей из Плескова. И ближе. Вверх по Великой, а там через волоки хоть в Дриссу, хоть в Нишу, хоть в Свольню  — и ты на Двине. А там уж... рукой подать.

—  Аи, как ты хорошо дороги знаешь, князь. Нигде с тобой не пропадешь. Только на волоках тех не заблудиться бы. Обязательно расспрашивать придется. А нам это надо? Всякий привяжется: кто? да откуда? Да и речки в верховьях  — сам знаешь: ручьи, а не речки, кустарника по берегам, мелочи  — не пролезть, половину коней потеряем.

—  Ну-ну. А здесь?

—  Здесь по Эвсте (ныне Айвиексте) пойдем до самой Двины. А по Двине вверх  — вот и все. Крюк немалый, зато дорога прекрасная. И спрашивать никого не надо.

—  А если тебя спросят?

—  Смотря на каком языке. Я отвечу. Тут и Литва, и Орден, и Плесков, и ганзейцы не редкость. Народу мотается уйма. И кому спрашивать? А там?.. Там все на виду, лишняя морда  — сразу вопрос.

—  Ну хорошо, хорошо. Только что ты раньше-то все эти убойные доводы не выкладывал?

—  Так ведь повода не было.

—  А тут как раз повод...

—  Да нет... Ну...  — Иоганн заметно покраснел,  — просто я тут уже... Я вчера уже хотел тебе сказать, только не вышло как-то,  — он наконец отчаянно поднял глаза на Бобра.  — Да ведь пора уж. Давно пора!

—  Да уж... Пора, пожалуй,  — Бобер спрятал в усах шкодливую усмешку, догадка его подтверждалась.  — Хорошо! Поход отменяю, нужды большой нет. Вот твое посольство отправить  — это важно. Это самое важное. И если б ты пораньше доводы свои привел...

Иоганн виновато пожал плечами. Очень видно было, как он ужасно рад, что уговорил князя, что остается. Потому Бобер не сразу, как это у него было обычно, повернул на дела, а вздохнул беспечно, расправил усы:

— Что ж, начнем собираться? — Иоганн поспешно кивнул.  — Ты как устроился-то? Переночевал? Ничего?

—  Ничего,  — Иоганн опять покраснел.

—  Не обидели тебя немочки?

—  Что ты, князь. Наоборот!

—  Это славно,  — Бобер не спешил навалиться с расспросами, а явно старался расположить к дружеской откровенности,  — а вот я вчера в женщинах сильно разочаровался.

Лицо Иоганна выразило изумленный вопрос. Никогда князь не заговаривал с ним ни о чем подобном.

—  Старостиху заметил?

—  Еще бы!  — Иоганн хищно сглотнул.

—  И как она тебе?  — Бобер вызывающе-одобрительно улыбался. И Иоганн не удержался:

—  Честно?!

—  Честно.

—  Такую бабу не то что трахнуть, а только пощупать  — и помереть!

Бобер подавился смехом и лишь через некоторое время смог выговорить:

—  А вот и нет!

—  Неужто?!

—  Да уж поверь. Какие-то куски немыслимые, огромные, мя-ягкие, и не поймешь  — где что. Так что ты не прогадал.

—  Да уж не прогадал!  — Иоганн опять отчаянно-откровенно глянул на Бобра, заметил его заинтересованный хитрый взгляд.  — Я ведь, князь, уродство свое постоянно помню.  — Бобер сделал протестующий жест, но Иоганн не дал возразить.  — Не надо, знаю я все, что ты скажешь. Помню! И понимаю, что я есть для бабы. У меня и баб-то до сих пор две всего было, да и то... Шлюхи московские, старые, грубые, пьяные. Которым лишь бы деньги. А тут!

—  А что же тут?

—  Они мое уродство вроде и не заметили!

—  ОНИ?!!

—  Да! Они меня вдвоем утащили. И давай! Раздевают, щупают. Я ничего сообразить не успел, они уж до главного добрались! Радостные такие: О-о? Wie gross!

—  Это что?

—  Какой большой! Заспорили, кто первая. А потом и понеслось!

—  Как же ты их?!  — у князя горели глаза, это придало Иоганну смелости.

—  Как... Одну шпилю, другую лапаю. Одна кончает, другая лезет! Откуда у меня только сил столько взялось  — до сих пор поражаюсь! Потом они разошлись. Одна е...ся, другая смотрит. Смотрит-смотрит, потом хвать из кружки и кричит:

—  Genug! Zu mir! Хватит то есть, теперь ко мне.

—  Ну и ну!  — Бобер был по-настоящему захвачен рассказом.

—  Первая чуть охолонет, подмоется, подходит и давай заглядывать! То отсюда, то оттуда! Смотрит-смотрит, Хвать из кружки и кричит: Genug! Zu mir! И так до утра. Я ведь спать еще не ложился.

—  Эх ты, бедняга! Так бы и сказал сразу. А то  — посольство! дорога! ловчей!

—  Да что ты, князь! Ей-Богу!. ..

—  Ладно-ладно. Спи иди. А немочек своих еще потра-хаешь. Сколько захочешь.

— Ох, князь, благодарю! Не думал, что ты меня поймешь. Только тогда посольство надолго отложить придется.

—  Это вряд ли. Посмотрим, что ты дня через два запоешь,  — Бобер хохотнул (ему вспомнилась Дарья), пристукнул по столу кулаком и поднялся. Веселый. Впечатление от общения с Гретхен пропало.

Через три дня полуживого Иоганна усадили в сани. Он плоховато соображал, со всеми соглашался, кивал и то и дело клевал носом. Охранять послов ехал Корноух с двадцатью парами лучших арбалетчиков и тремя десятками лично Бобром отобранных бойцов.

Возвращаться условились той же дорогой, обговорили и сроки. Это означало, что числа 25-го, максимум  — 1-го апреля, Иоганн должен был вернуться к Изборску.