Забытый. Москва

— Моя бы воля,  — Дмитрий весело помотал головой,  — послал бы я в Мологу Дмитрий Михалыча, привез бы он мне этого посла в железной клетке вместе с Мишкой Тверским, да и вся недолга.

—  Ишь ты! А дальше?

—  А что дальше... Я думаю, и с этим ханом Мамай в Сарае не усидит. Попрут его оттуда через полгода  — год, и опять наши посулы и подарки  — зря?

—  Не зря, князь, не зря, не жадничай.  — Алексий благодушно откинулся на спинку своего креслица.  — Даже если его из Сарая выпрут, вся Орда по эту сторону Волги останется под ним. Так что нам легче на Сарай наплевать, чем на Мамая.

— Ну раз так,  — Дмитрий посерьезнел,  — Данило Феофаныч, пиши татарскому послу приглашение в Москву. Улещать будем! Не подавится?

—  Этот не подавится.

Приглашение Сары Ходже повез сам Феофаныч. Как уж он там распинался перед послом, неизвестно, но Сары Ходжа, отдав в Мологе ярлык Михаилу, направился оттуда не в Тверь, а в Москву.

Михаил, раздосадованный таким оборотом дел, собрал наскоро (теперь уже морально обоснованно) несколько полков из ближайших своих уделов, пограбил Кострому, Мо-логу, Углич, Бежецкий Верх и ушел в Тверь. Там была снаряжена новая экспедиция в Орду. Оставить княжество в таких обстоятельствах он не решился, потому поставил во главе посольства сына Ивана, который уже 23 мая отбыл в Сарай, что сразу стало известно в Москве. Москва между тем чествовала татарского посла.

Сары Ходжа приехал в первых числах мая. В Москве уже стояла жара. Необычная, непривычная. Не для посла, конечно. Тому-то как раз было привычно и хорошо. Бобер догадался вызвать из Серпухова монаха и не пожалел.

Посол выглядел внушительно. Хотя росточка был невысокого, во все остальные стороны раздавался необычайно и казался иногда, когда посмотришь с определенной стороны, «поперек шире». Огромная, круглая, совершенно голая голова торчала прямо из плеч безо всякой шеи. А на жирном плоском лице глаз было не различить: длинные узенькие щелочки были почти постоянно задавлены сверху и снизу складками жира и раздвигались очень редко и неохотно. Но когда раздвигались, взгляд из-под них вырывался острый, внимательный, настороженный, ледяной. Он как бритвой чиркал по встречным глазам и снова прятал эту бритву за складками жира.

—  Чуешь, как смотрит?  — Феофаныч толкнул локтем Бобра на церемонии встречи.

—  Чую. Не поиграть ли с ним в переглядушки мне?

—  Ни в коем случае! Ты что?! Беды наделаем. И князю надо сейчас же сказать  — пусть попроще себя ведет, дурачком прикидывается.

—  Все прикидываться начнем  — поймет же сразу.  — Не все. Ты вообще не лезь. Прикидываться будет князь.

А серьезно говорить только я. От имени митрополита.

Однако митрополит и сам в стороне не остался. На встрече посла благословил. Произнес речь, в которой благословил хана и его мудрого советника Мамая, обещал молить Бога об их здравии, а также о здравии высокого посла. Выразил надежду, что все недоразумения между Сараем и Москвой будут устранены с помощью мудрого посланника.

Сары Ходжа поблагодарил за благословение и теплые слова, очень осторожно коснулся московско-тверских отношений, ярлыка, данного князю Михаилу, тоже выразил надежду, что все недоразумения разрешатся в общих интересах.

После чего посол был усажен за стол и попал в ласковые и крепкие «объятия» Феофаныча и монаха. В первый день гостя только чествовали. Угощали и подносили подарки. Подарок от князя, подарок от митрополита, от братанича Князева, от удельных князей, от тысяцкого, от соцких, от купцов. Богатство и обилие подарков вызвало оторопелый ропот за столом. Посол, однако, остался невозмутим. Каждое подношение сопровождалось пожеланием здоровья и многих лет, за что монах (именно он, оттеснив чашников, наливал и подносил послу, а заодно и себе) предлагал выпить (убеждая, что не выпить грешно, вдруг Бог обидится!), и посол после недолгих религиозных словопрений (он говорил, что мусульманину пить запрещено, а монах замечал, что запрещается пить вино, он же предлагает гостю совсем не вино, а мед), сначала немного кобенясь, потом без отказа, а дальше и вовсе с удовольствием, пил. Наравне с монахом. Что оказалось несколько опрометчивым, потому что когда настало время отходить ко сну, подняться посол (хотя сидел твердо и прямо) не смог. Нукерам пришлось нести его в постель на руках, где он и остался до следующего полудня.