Забытый. Москва

—  Хочет. Вижу  — хочет. Но для того, чтоб он это смог, его надо облечь очень большой властью. А власть, Митя, никого еще лучше не делала. Власть только корежит человека, иногда до неузнаваемости. И может статься, почувствует он власть (над войском, над тобой, над Москвой) и попрет в такое, чего не угадаешь никогда.

—  Не знаю, не знаю... Человек приехал, честно предложил свои услуги. Без всяких претензий и амбиций. А его тихонько в стороночку, в стороночку... Оттерли в Нижний, ладно. А ну как ему там понравится?! Оглядится, укрепится, устроит войско доброе, да нам же и по носу  — хлесть! И что будем делать? А?!  — Дмитрий неприятно хихикнул.

—  А вот это и будет означать, что правильно тогда мы сделали, убрав его из Москвы,  — Алексий спокойно и холодно глянул в глаза князю. Но тот не смутился:

—  Пусть и так. Но Москве-то от этого вовсе не легче.

—  Возможно. Но я не собираюсь сейчас обсуждать твои фантазии.

—  А что же?

—  Я позвал тебя насчет письма новгородцам. Не забыл? Надеюсь, теперь ты уразумел, насколько сильно с ним погорячился?

—  Погорячился, отче. Но что же теперь делать?

—  Слава Богу  — понял. А делать что ж... Надо ждать, как они отнесутся.

—  А есть надежда, что они?..

—  Есть. И большая. Но только потому, что Москва словами не бросалась. И исполняла все, что обещала. Пока. До тебя.

Ушкуйники ушли на Верх месяц спустя, держась восточного берега и даже не попытавшись что-либо предпринять около Нижнего. Днем, не скрываясь, а явно стараясь показать, что, мол, вот  — все, мы ушли.

Дело в том, что их если и не напугали, то крепко озадачили, заставили призадуматься Гришкины разведчики, следившие за ними неотрывно и гнавшие вести в Нижний, первому воеводе. Их свист преследовал ушкуйников в течение всего похода, так что они к нему даже привыкать стали. Но за один дневной переход до Нижнего в костер перед Абакуновичем ткнулась стрела с привязанной харатьей. На харатье было нацарапано: ВАМ П....Ц! Абакунович почесал в затылке и позвал товарищей, Осипа и Василия. В походе они меж собой не уговаривались, кто главный, гордость и воспитание не позволяли, но подразумевался таковым, конечно, Абакунович. За Обьские дела, да и вообще... А так каждый командовал своей ватагой и перед серьезным делом только советовались. Сейчас серьезные дела остались позади, и потому призыв Абакуновича показался странным.

Василий подошел к костру скоро, Осипа пришлось ждать: чудил пьяный на берегу, купал голых наложниц, захваченных в булгарском гареме. Его привели развеселого, не желавшего вникать в какие-то там сложности, да еще на обратной дороге. На обратной дороге следовало гулять и развлекаться, а не об опасностях думать. Откуда им взяться?

—  Почитай! Со стрелой прилетела,  — Абакунович сунул ему под нос харатью. Осип пьяно щурился, тряс головой, ему долго казалось, что харатья не одна. Но когда прочитал, сделал неожиданно очень трезвый вывод:

—  Ну правильно. Это те, кто нас в самом начале стрельбой встретили. Значит, и теперь не спят. Значит завтра ночуем на том берегу, вот и весь сказ.

Назавтра, расположившись на ночлег на левом берегу, чуть не доходя города, Абакунович получил в свой костер еще одну стрелу. Тоже с харатьей. И на харатье было написано то же самое. Ему стало не по себе. Он опять позвал товарищей.

—  Ну и как это тебе, Осип Варфоломеич?

Осип тяжело водил глазами с жестокого похмелья, вздыхал:

—  Обложили, видать, суки. И тут следят.

—  А тебе, Василий Федорыч?

—  Не знаю, что и подумать...

—  А я так маракую,  — Абакунович стукнул кулаком по колену,  — если бы действительно был «нам п... .ц», как они пишут, они бы нас дано уже прихлопнули. Но, видать, руки коротки. Сил у них маловато, боятся нас. Вот и пугают. Знать дают, что если сунемся в Нижний, встретят. Но это мы и так знаем. Не будь у нас такой добычи, можно б было их поучить. А так... Рисковать не будем. Пойдем мимо. Никто не сунется. А сунутся...

—  Верно, Сань, верно! Пойдем середкой от греха. Такой хабар! Не стоит рисковать.

—  Середкой... а может, лучше и под этим берегом...

—  С этого, вишь, тоже стрелы летят...

* * *

Ушкуйников проводили далеко за Городец. По берегу между Городцом и Нижним расположили три постоянных дозора. Договорились с Борисом Константинычем Городецким о взаимном оповещении. И только когда стало совершенно ясно, что ушкуйники ушли совсем и нечаянно вернуться не смогут, Бобер пришел к Дмитрию Констан-тинычу и уселся напротив, всем видом своим показывая серьезность предстоящего разговора. Князь вздохнул тяжело, помял и потер пальцами глаза, которые почему-то всегда очень уставали при разговоре с воеводой, приготовился слушать сложное и неприятное.

—  Ну что, Дмитрий Константиныч, подобьем бабки?

—  Давай.

—  От ушкуйников обереглись...

—  Обереглись.

—  Разведка заработала, хоть и с грехом пополам.

—  Почему с грехом? Заработала!

—  Допустим. Но чего мы с тобой добились?

—  А чего добились, уж и то хорошо.

—  Да ведь нет.

—  Ну, ты уж хочешь все сразу.

—  Не все. Я одного хотел, а не получилось.

—  Чего же?