Забытый. Москва

—  Ты один?  — Люба знала, что он один, но этим вопросом настраивала на конфиденциальный лад.

—  Один, один! Да входи ты! Садись!  — Дмитрий выскочил из-за стола, схватил ее за руку, потащил к лавке, усадил, заглянул в глаза жадно.  — От него?!

—  Не-ет...

—  А что же?

—  А если я к тебе так, повидаться зашла? соскучилась?

—  Я всегда тебе рад,  — Дмитрий обнял ее за плечи, поцеловал в щеку,  — только не лукавь. ТЫ так просто никогда не заходишь. А могла бы...

—  Вот я и зашла.

—  Врешь ведь! «Ты один?»  — это что?

—  Вру,  — засмеялась Люба,  — а весть все же не от него. Отсюда, но важная очень, — и понизила голос,  — смотри, не выдай меня отцу Алексию, а то я пропала.

—  Ну-ну!

—  Данило Феофаныч намекнул мне, чтобы я Митю помогла поскорее из Нижнего возвратить.

—  Да ну-у! Аи, мудрецы! Почуяли все же, что жареным запахло!  — Дмитрий ударил в ладоши и крепко потер их друг о друга.  — И как же он намекал?

—  Сказал: боюсь, как бы теперь Константиныч не загордился. Вдруг начнет татар пуще задирать. А из Сарая, сама, мол, знаешь, как аукнуться может. А то, не приведи Господь, к зятю претензии начнет предъявлять. Я, говорит, даже с дядей по этому поводу поспорил.

—  С дядей?! Значит, Алексий не хочет Дмитрия возвращать?!

—  Не то чтобы не хочет. Но вроде как считает, что ничего особенного не произошло, что нет никакой причины для беспокойства.

—  Данило беспокоится, а Алексий нет? Что-то тут не то... Алексий всегда опасность раньше других чует. Иван Родионыч сказывал, как он и Данилу одергивал, когда тот рискнуть пытался. Не-ет, не то что-то. А что?

—  Мить, а не сам ли митрополит через Данилу действует?

—  Во! Вот это похоже! А ты быстро соображаешь, однако.

—  Приходится. С кем поведешься...

—  Та-ак. Алексий не хочет показать... И как же нам тогда повыкобениваться с тезкой, чтобы позиций побольше у него выбить? А?!

—  Это с ним бы посоветоваться.

—  Хорошо. Пиши ему письмо и  — быстро по своим каналам. Как будто я ни сном, ни духом. А с ответом  — ко мне. Что-то он надумает, а что-то и мы добавим. Вот так, святой отец! Против НЕГО,  — он закатил глаза вверх,  — не попрешь! Господи! Вижу, что помогаешь мне! Значит, прав я и правильно делаю! Благодарю тебя, Господи!  — Дмитрий оглянулся в передний угол и широко перекрестился.

Ответ не заставил себя ждать:

«Милая Аня, хорошо, что письмо твое успело вовремя. Потому что я совсем собрался домой и уже приготовил послание брату твоему, чтобы он под любым предлогом вызвал меня к себе.

Здесь такое творится, что в письме не расскажешь. Я заключил одно: делать здесь больше совершенно нечего. Хотя карьера моя после победы над Пулад-Темиром пошла сказочно: Дмитрий Константиныч объявил меня главным воеводой княжества и подчинил мне не только все свои войска, но принудил то же сделать брата, Бориса Городецкого. Так что в княжестве Нижегородском положение мое установилось гораздо выше, чем положение Василь Василича в княжестве Московском. Я это, конечно, никак серьезно не воспринимаю, а вот бояре московские и даже сам митрополит должны воспринять. И устроишь это ты. Брата держи в курсе полностью, чтобы он не волновался, но вмешиваться не давай. Если он начнет активно настаивать на моем возвращении, то может спугнуть Алексия, и тот решит отказаться от моих услуг. Тогда и Дмитрий, боюсь, ничего не сделает.

Ты сама должна пожаловаться Даниле Феофанычу, что я подумываю остаться в Нижнем. А тебе хотелось бы жить в Москве. Но меня в Москве не очень жалуют, видно, не очень нужен, значит будут держать на вторых ролях. А он, мол,(то есть я) считает, что лучше быть носом у мухи, чем хвостом у коня. И вот когда они станут гадать (если станут, конечно), на что бы я мог согласиться, пусть уже Дмитрий им подскажет: обучать и воспитывать брата Владимира. А заодно и за Окским рубежом присматривать.

Такой расклад должен устроить всех. Митрополита успокоит то, что я не рядом с Дмитрием, Вельяминовы обрадуются, что меня из Москвы опять долой. Тогда я и вернусь. Не сам, а по просьбе. Не бездельником  — зятем великокняжеским, а хозяином Окского рубежа».

После получения Любой этого письма и последовавшей затем недели невиданной активности Данилы Феофаныча, мотавшегося от митрополита к Василь Василичу, от того к казначею княжескому Петру Иванычу Добрынскому, от него к Великому князю, а от князя опять к митрополиту, самому Даниле было поручено немедленно звать князя Волынского из Нижнего Новгорода обратно в Москву для воинского воспитания брата великокняжеского Владимира Андреича.

Составленная им соответствующая грамота была отправлена в Нижний.

* * *

Бобер, когда грамота была получена и предстояло объявить князьям, почувствовал что-то вроде угрызений совести. Дмитрий Константиныч после победы полюбил его великой любовью (тем более, что с самого победного дня так и не вышел окончательно из запоя), постоянно превозносил нового воеводу до небес и при каждой встрече обещал ему все, что тот только пожелает. Бобру совестно было разочаровывать его и разрушать так вроде бы крепко наладившиеся отношения.