Забытый мыслитель. (Жизнь и сочинения Юлия Банзена.)

«Die Zukunft auf immer verriegelt,
Zum Grabe reif mein Leib.
.................
Was will denn dein Stolz noch pochen,
Mein Herz? Du sollst ja ruh’n»17

Даже тогда оставался Банзен „на забытом посту“, как педагог, писатель и общественный деятель.

К характеристике этой деятельности мы теперь и обратимся.

III.

Весьма ошибочно представлять себе Банзена, как человека исключительно „книжного“. Он был борец и общественный деятель по натуре. С самого детства одушевляла его бескорыстная потребность пропаганды: все найденное и продуманное для себя он стремился сообщать другим и проверять в спорах. Мировоззрение его сложилось в постоянной „оппозиции“ господствующим мнениям. Но этого мало. Он боролся не только пером за философские убеждения, но словом и делом за идеалы жизни. В глухом Лауэнбурге он принимал горячее участие в делах местного самоуправления. Одно время Банзен был даже выбран в городские гласные, несмотря на ожесточенные интриги местных „столпов“ против вечно „независимого“ учителя. Программа общественной деятельности Банзена была очень проста: борьба с прусским казарменным духом под лозунгом полной свободы совести и эмансипации школы от церкви. В автобиографии есть блестящие страницы о „берлинском духе“, о печальных результатах мнимого могущества Империи: „нас боятся, но нас не уважают“. В предисловии к брошюре „Философия истории“, написанном в первую годовщину Седана, Банзен с горечью констатирует, что „счастье, которым мы столь гордимся, исключительно отрицательное“, — мы обеспечены от угроз врага, — „положительная сторона вся еще в недрах будущего, да в полных надежды сердцах богатых предчувствиями патриотов“. Банзен клеймит прусское „равнение“ (Uniformität), убивающее всякую индивидуальность, зло смеется над бюрократизмом; тонко анализирует тип людей, живущих „двумя разными жизнями: на службе и вне ее“ (dienstlich und ausserdienstlich). Он метко обрисовывает мнимую демократию немецкого самоуправления, которое то приучает обывателя смотреть на выбранных гласных, как на своих личных слуг, то развивает в каждом „почтенном доверием сограждан“ самомнение и чинопочитание.

При таком скептицизме Банзен не мог, конечно, стать человеком партии. Безусловно чуждый национал-либералам, он не примыкал к более левым группам, потому что „незрелый радикализм“ их прессы был ему не менее чужд, чем „рабский“ тон какой-нибудь „Kreuzzeitung“18. Временно он примыкал к так называемым „свободным консерваторам“ (Freiconservativen). Эта партия казалась ему наиболее благородной по духу и искренно защищающей свободу мысли и школы. Но скоро он увидел, что защита эта далеко не последовательна, и партия эта слишком старается занимать всегда „примиряющую крайности“ позицию. „Ну, а к дипломатическому салону я никогда не подходил“. Банзен гордится званием „дикого“, „никому не закабалившегося“ (nulli mancipi adstrictus)19.

Банзен в сущности не понимал, что такое политическая борьба. Он не был способен к неизбежной для политического деятеля „упрощенности“ и „жестокости“. Борец на деле, он был индифферентист в принципе, злейший враг всяких „программ“ и „планов“ идеального жизнеустроения. Допуская в политике (подобно отцу) гораздо бо́льшую терпимость, чем в философской полемике, он тем самым рассматривал ее, как некую надстройку, определявшуюся „основами“, — внутренней жизнью личности. Можно сказать, что „политика от сердца“ Банзена была просто — социальной педагогией; он всегда оставался пропагандистом определенной идеологии, воздействующим на отдельные души, не на массу.

Но что такое был Банзен, как педагог? Читатель уже отчасти это знает. Чуткость к чужой индивидуальности во всей ее полноте — вот лозунг преподавательской деятельности Банзена и родившейся из нее „педагогической“ по преимуществу „характерологии“. На место „поверхностного распределения“ детей по расплывчатым категориям, педагог должен проявить любовное внимание к малейшим проявлениям детского существа. Решаюсь привести большую выписку из „Очерков характерологии“, которая, помимо своих внешних достоинств, важна, как profession de foi Банзена-педагога и кое-что объясняет в истории его отношений к друзьям и литературным противникам.