Любаша и ее тогдашний партнер по танцам принесли огромный, еще бобинный магнитофон и, поздравляя меня, прямо под окнами во дворе грациозно и профессионально танцевали вальс из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь». Музыка взбиралась по стенам двора-колодца и возносилась к небу как молитва. Любаша была в концертном платье. Ее талию, казалось, можно было обхватить пальцами двух рук. В сером колодце, среди заплесневевших стен она напоминала эльфа, пытающегося взлететь. Роженицы, лежащие на сохранении, врачи и медсестры смотрели и слушали изо всех окон. Многие плакали.
Олег оставил Университет и почти сразу же ушел в армию. Позвонил мне и просил прийти проводить его. Я доподлинно знала, что и без меня найдутся желающие помахать платочком нынешнему лорду Байрону, и не пошла. Антонине в тот день исполнилось три месяца. Она хорошо ела, но плохо спала по ночам, и ее мучили газы.
Олег служил в Удэгее. Там он не сидел без дела, организовал раскопки едва ли не на территории военной части, нарыл огромное количество глиняных черепков, описал какую-то новую, никому не известную культуру «черных расходящихся спиралей», и регулярно присылал в Ленинград свои труды, которые оставшиеся олеговы доброжелатели публиковали в соответствующих вестниках. Прямо к его дембелю в Удэгею приехала питерская археологическая экспедиции, и сразу же явилась к командованию отряда. Пояснили, что они приехали изучать эти самые черепки со спиралями и попросили отпустить к ним Олега.
В Ленинград Олег вернулся спустя девять месяцев после дембеля с контейнером кривобоких горшков.
Восстановился в Университете на вечерний.
Мне про все это рассказывали. Я добродушно усмехалась. Иногда казалось, что песню «Наш Федя с детства связан был с землею…» Владимир Высоцкий написал, познакомившись с Олегом.
Перед тем, как навсегда уехать в Мексику, Олег захотел увидеться со мной. Я согласилась. Мы встречались под часами, как когда-то. Шел снег, на всех машинах со скрипом работали дворники. Свет фонарей размывался метелью, как акварель расплывается на рисунках первоклассника. Олег что-то говорил. Я смотрела, как шевелятся его губы и получала от этого чувственное удовольствие. Антонине исполнилось пять лет. Мы с Карасевым поженились семь месяцев назад.
Воспоминания собрались в горле противным серым репейником, который нешуточно грозился меня удушить. Надо было с кем-то поделиться этой серой цеплючестью.
Перебрала в памяти приятельниц. Любаша и так травмирована историей с Вадимом. Ирка никогда не любила Олега и называла его «лощеным жлобом». Вряд ли за прошедшие годы ее отношение к нему переменилось. Ленка загружена моими взаимоотношениями с Полоцком и КГБ. Светка может поделиться полученной от меня информацией с третьим мужем, чего бы не хотелось категорически. Оставалась Регина. Еще четыре месяца назад я не колеблясь набрала бы ее номер, но… Теперь не хотелось.
В этом случае, я, пожалуй, сама себя не понимала.
Дело в том, что приблизительно четыре месяца назад у Регины появился сожитель. Познакомились они в жилконторе, потому что у нее что-то там прорвало, и она искала сантехника, и, как всегда, никого не было, а он где-то там параллельно работал то ли мастером, то ли еще кем, и почему-то Регину пожалел, пошел с ней и все исправил, хотя вроде бы и не был обязан, и даже денег не взял, хотя Регина и пыталась ему сунуть. Тогда она совсем засмущалась и предложила ему водки. А он засмеялся и попросил чаю. Так они и познакомились. Потом он стал заходить после работы, приносил шоколадки и игрушки для Виталика. Как и следовало ожидать, однажды он остался ночевать, а спустя две недели и вовсе переехал к Регине.
Звали его смешным именем Силантий, которое друзья-работяги сокращали до уважительного – Сила. После возникновения близких отношений Регина стала звать его Силичка, и непрерывно, на переменах и по телефону рассказывала мне о том, как Силичка то, Силичка се… Меня все это до бескрайности раздражало, хотя Регине я, разумеется, ничего не говорила. У Силички была машина и участок земли где-то под Приозерском. И вот Регина, которая за всю свою жизнь ни разу не видела автомобильного мотора, и ни разу не вскопала ни одной грядки, вдруг как-то всем этим прониклась и стала бесконечно говорить о том, что у