Письмо смоленского учителя долго валялось по редакционным столам, пока не попало бы в помойку, если бы не наш давний знакомый, большой любитель старины, работающий егерем в лесничестве под Дорогобужем. Во время очередного его визита мы рассказали ему о кладе помещика. Оказалось, что наш приятель хорошо знает эту историю, и даже сам несколько лет назад пытался разыскать клад, но, орудуя одной лопатой, многого не достиг.
Никакого специального снаряжения не было и у нас. И спонсоров, способных расщедриться на аппаратуру магнитосейсморазведки, тоже. Поэтому, решив все-таки ехать, мы взяли с собой только металлоискатель и нашего коллегу Карена Геворкяна, который считает себя лозоходцем и иногда попадает в точку. Следующее утро уже застало нас в «уазике» егеря, бодро катившего по Минскому шоссе навстречу приключениям.
До цели мы добрались только к вечеру. На окраине села, над прудом, в заросшем пейзажном парке виднелся хорошо сохранившийся деревянный усадебный дом с двумя боковыми флигелями. На другой стороне пруда, среди черных ветвей деревьев, угрюмо мрачнели руины полуразрушенной церкви с колокольней. За церковью начинались те самые овраги, о которых писал в письме учитель, по оврагам петляла небольшая речушка.
Михаил Семенович Лаптев оказался еще довольно молодым человеком. Он откровенно был удивлен нашему появлению, так как, по его признанию, «сомневался, что вы там, в Москве, обратите внимание на мое письмо». Тем быстрее мы нашли с ним общий язык. Весь вечер допоздна мы пили чай с учителем, а он рассказывал нам историю усадьбы.
Местный помещик (фамилию мы опускаем. –
Но где же барышниковское наследство – как свидетельствуют архивы, около 15 тысяч золотых рублей? Такую махину в карете не увезешь. Золото долго и безуспешно пытались найти наследники погибшего – кстати, сохранившийся деревянный усадебный дом построили они, уже в середине XIX века. И уж наверное, не было ни одного местного жителя, который, наслушавшись рассказов стариков, хоть раз украдкой не ходил бы по оврагам с лопатой…
– А почему все думают, что клад зарыт в оврагах? – спросили мы.
Оказывается, в предании есть какое-то смутное указание на овраги, объяснил Михаил Семенович:
– Знаете, как самый большой овраг называется?
– Как?
– Кубышкин! В нем, говорят, кубышка с золотом зарыта. Впрочем, копали не только в оврагах.
– А вообще, рассказов о кладах в нашей округе много, – добавил учитель. – Вот вы ехали к нам – видели по дороге, слева от деревни Теплое, березовую рощу? На этом месте раньше был лес старый, дремучий, в котором якобы жили разбойники, а через лес дорога шла. Я специально был в архиве, смотрел по плану 1760 года – действительно, дорога через лес от Теплого была. Так вот, говорят, что эти разбойники в лесу, в срубе, опущенном в землю, схоронили два бочонка с золотом. Те бочонки давно ищут. Старый лес еще в начале века вырубил купец Бутиков, поэтому роща на месте того леса сейчас называется Бутикова сеча. Лет шесть назад я сам видел провал в земле на том месте, где якобы зарыт разбойничий клад. А неподалеку есть ямы – старики говорят, что это остатки землянок разбойников…
Утром мы вместе с учителем пошли осматривать местность. Слух о том, что из Москвы приехали искать клад, быстро облетел деревню, и вскоре нас уже сопровождал внушительный эскорт мальчишек. Вид металлоискателя приводил их в восторг. Постепенно начал подтягиваться и народ постарше – тема кладов никого не могла оставить равнодушным.
– Вы бы еще в Зубково потом съездили. Вот там бы покопать! – посоветовал нам кто-то из жителей.
– А что за Зубково?
Оказывается, самое «кладоносное» место. Одна из женщин вспоминает, как ее мать, еще будучи девчонкой, с тремя подругами нашла около Зубкова «чугунную чашку» с золотыми монетами:
– Там возвышение такое было – ну, не знаю: курган, или что… И вот они там играли, и попалась им эта чашка, в сельсовет они ее отдали. Маму мою потом за это велосипедом наградили. Ученые к нам приезжали, копали…