Зачарованный терем

Мы возились с крыльями, обрабатывали настойкой. Волес с Майей приняли двух малышей, какого-то мышиного цвета. На спинках жеребят болтались безвольно маленькие мягкие крылышки. Снежинка косила на них глаза, тихонько всхрапывала, «мурчала». Зашёл конюх. Они с Волесом подхватили жеребят и вынесли из конюшни. Майя пошла с ними. Понесли к Граалю. Снежинка заволновалась, тревожно заржала.

— Снежинка, золотко, — обратилась я к лошадке, — не волнуйся. Их скоро принесут. Ты молодец! Ты замечательная. Я люблю тебя.

Приговаривала я, обласкивая свою лошадку и посылая ей мыслеобразы. Принесли остужённый отвар, и я поставила ведро перед Снежинкой. Она потянулась мордой к ведру, понюхала, посмотрела на меня.

— Пей, девочка, это тебе нужно для крылышек.

Снежинка начала осторожно цедить питьё, потом смелее и выпила всё.

— Умница! — похвалила я Снежинку, посылая мыслеобразы. — Отдохни пока. Тебе принесут ещё водицы, яблочки и твоих малышей. Слушайся Майю. Мне нужно возвращаться. Меня ждут мои малышки. Я завтра приду, посмотрю на твоих малышей и на твои крылья.

Зарина с улыбкой наблюдала за нами.

— А ты что стоишь? К своей лошадке не пойдёшь?

— Я сходила, ты просто не обратила внимания. Ей ещё месяц до родов. Крылышки у неё тоже будут прорезаться.

Тут заволновалась Танина Подружка.

— Ну, что, Зарина, справимся или позвать двоих? — спросила я, зная ответ.

— Зачем звать. Я совсем не устала, а ты?

— Нет. Пошли.

Когда пришли Волес с Майей, мы уже работали с «крыльями» Подружки. Нас хватило и на третью лошадку.

Домой мы вернулись порядком уставшие и счастливые, порадовав всех новостями.

День рождения Тани и Милы мы отпраздновали традиционно, не придумывая ни чего нового. Самый главный подарок Таня получила утром — крылья Лебеди. И второй подарок ей сделала её Подружка. Завершился праздник объявлением Бориса — теперь Таня его веста. Косу ему плести они ушли в кабинет, потому что на башне очень ветрено и холодно. Олев тоже объявил Милу вестой. Плести косу они отправились в библиотеку.

***

Зима. Гомозулень. Самый ненастный месяц с холодными дождями. Авроре и Ольхе девятый месяц. Приучаю их к бане. Пою им колыбельную, которую сама сочинила. Не шедевр и, даже, не ахти, зато своя.

Детки спят, закрывши глазки, *
Баюшки-баю.
Стану сказывать им сказки,
Песенку спою.
За горами, за долами
Да в глухом лесу
Серый Волк несет Ивану
Девицу-Красу.
Где неведомы дорожки,
Там живет Яга,
Дом ее на курьих ножках,
Черный кот слуга.
Спит Емелюшка на печке,
Видит чудный сон:
Будто выловил из речки
Чудо-щуку он.
А на острове Буяне
Чудеса живут —
Орешки белочки щелкают,
Песенки поют.
Гуси-лебеди летели,
Сладкий сон несли.
Колыбельную пропели
Крошкам журавли.

Гомозулень — месяц зимних каникул. Студенты и школьники — обитатели Терема — стараются не высовываться «почём зря» на улицу. Рассредоточились, кто в библиотеке засел за изучением древних манускриптов, кто в читальном зале размышляет над шашечными и шахматными партиями. Группа будущих научных сотрудников — химики и физики — во главе с Елисеем устроились в кабинете, что-то там мудрят с теоретическими решениями. Меня не зовут, значит, справляются сами.

Сима с Ярунком и с ребятами из Дарвении копаются с какой-то конструкцией в лаборатории. В общем, все заняты делом, кроме меня. И я расслабленно, лениво слоняюсь по Терему. Нет, мне не скучно. Я отдыхаю, пока спят дочки.

Прошла в танцевально-концертный зал, села на диванчик и смотрю на свинцово-серую небесную хлябь, кисею дождя. Что-то вспомнилось, в голове всплыли, когда-то давно, в другой жизни, написанные мной строчки:

Плачет осень вдовой безутешной, *
Над своею судьбою рыдая,
Ярких красок палитру поспешно
На унылую серость меняя.
Хляби серые, с неба стекая,
Над землёй кисеёю повисли
И небес беспросветность глухая
Стережёт невесёлые мысли.

Так…, а как там дальше? Не помню…, но возникли другие: