Зачем быть счастливой, если можно быть нормальной?

"Она состояла из двух четко отграниченных друг от друга половин левой и правой, причем, по всей вероятности, половины эти принадлежали раньше разным людям. Левая сторона была несомненно заимствована у красавицы: золотые кудряшки, трогательный серый глазок с длинными пушистыми ресницами, половинка изящного носика и пунцовых губок безупречного рисунка, половина подбородка с половинкой ямочки, половинка точеной шеи, обольстительное плечико, прекрасные линии руки, талии, бедра, стройная ножка — во все это можно было бы без памяти влюбиться, если бы не правая сторона. Всклокоченные белобрысые патлы нависали над косеньким глазом, дальше следовали половина приплюснутого и, видимо, перебитого носа, уголок толстых брюзгливых губ, шея в складках, свисавших с подбородка, могучее мужское плечо… ну, и так далее, до земли. Вертикальный шов на ее платье соединял кружевной сарафанчик с грубошерстным салопом, левая ножка была обута в серебряную туфельку, правая нога – в черный резиновый ботик. Обувь обнаруживала отчетливое несоответствие размеров…

Увидев Петропавла, хозяйка тоже сильно удивилась и тотчас принесла странные извинения:

– Простите великодушно: я думала, это Тупой Рыцарь, от которого я уже припухла!

Все это — и дикое несоответствие частей, и странный лексический контраст, не говоря уже о голосе, невероятным образом совмещавшем в себе разные регистры, – настолько ошарашило Петропавла, что тот не только не извинился, но и не поздоровался.

– Смежная Королева, – очаровательно противно улыбнулась хозяйка и, опять не дождавшись ответа, предложила: – Входите, пожалуйста, или гребите отсюда тогда уж!"]

Моей собственной зловредной и неприятной части нравилось, что я пишу "Битву Солнца". Она начала со мной говорить. Она сказала: "Ничего удивительного, что Деб от тебя ушла – а с чего бы ей хотеть с тобой быть? Тебя даже собственная мать бросила. Ты дешевка. Я единственная, кто об этом знает, но тебе – грош цена".

Я записала это себе в блокнот. И решила, что готова беседовать с этой злобной психопаткой всего час в день – и только пока мы на прогулке. Она никогда не хотела идти гулять, но я ее заставила.

Разговаривала она в агрессивно-обвиняющей манере (упрек, укор, обвинение, претензии, чувство вины). Она совместила в себе миссис Уинтерсон и Калибана. Ее любимые ответы не имели ничего общего с логикой. Если я говорила: "Я хочу поговорить об угольном погребе", она отвечала: "Да ты с первым встречным переспишь, правда?" Если я спрашивала: "Почему же мы так безнадежно отставали в школе?", она говорила: "Это все нейлоновые трусы виноваты".