Зачем быть счастливой, если можно быть нормальной?

Мне было не за что удержаться. Я не была той Джанетт Уинтерсон, у которой был свой дом, книги на полках и счет в банке; я была младенцем, мне было холодно и мокро, а судья отобрал у меня маму.

Я в сухой и чистой одежде... Я выпила... Я звоню Риа. Она говорит: "Никаких стандартных заявлений. Тебе не нужен адвокат. Безумие какое-то! Я займусь этим сама, Джанетт. Я тебе помогу".

Той ночью я лежала в кровати и думала о случившемся.

Этот судья – опытный, работающий в суде по делам семьи – неужели ему и в голову не приходило, каково это: стоять на краешке своей жизни и заглядывать в зияющую у твоих ног пропасть?

Неужели так сложно было прислать мне этот "стандартный бланк" или сообщить, где я могу его скачать через интернет? Неужели представители системы обязаны изъясняться этой невнятной юридической заумью?

Меня снова затрясло.

***

"Потерянная утрата" ведет себя непредсказуемо и нецивилизованно. Она рывком погрузила меня в беспомощность, бессилие и отчаяние. Мое тело отреагировало прежде разума. Получение напыщенного письма из мира юридического крючкотворства вызвало бы у меня смех, и я могла бы с ним разобраться, будь я в нормальном состоянии. Я не боюсь адвокатов, я понимаю, что закон огромен и предназначен для того, чтобы устрашать, даже когда нет никаких оснований его опасаться. Он создан для того, чтобы обычный человек почувствовал себя ущербным. Я себя ни в коей мере ущербной не чувствую – но я не ожидала, что снова окажусь шести недель от роду.

Риа принялась наводить справки и выяснила, что после первых встреч в ее офисе – простых и вселявших уверенность – последующее прохождение судебных инстанций часто оказывалось таким невыносимо сложным, что люди просто сдавались.

Тогда мы решили, что к чему бы ни привели мои поиски, мы попытаемся сформулировать некоторые рекомендации для судов и план действий для клиентов, чтобы сделать весь процесс менее кошмарным.

Сотрудница Главного управления записи актов гражданского состояния, желавшая мне помочь, обратилась напрямую в суд с уведомлением, что моя личность уже установлена министерством внутренних дел, и что она готова засвидетельствовать это во время слушания и лично получить мое дело.

"Нет, – ответил судья. – Это не соответствует процедуре".

Я задумалась – а что потребовалось бы от меня, живи я за границей? Мне пришлось бы всякий раз за свой счет приобретать билет на самолет и участвовать в этом кошмаре на чужой земле безо всякой поддержки? Ну, разве что я купила бы два билета? А как, например, дети военных времен, которых вывезли в Австралию?

Но процедура куда важнее, чем жизнь человеческая...

***

Мы со Сьюзи договорились встретиться в аккрингтонском суде.

В зале ожидания рядком сидели горестные юноши в топорщащихся костюмах, в надежде отмазаться от обвинений в управлении транспортным средством в нетрезвом состоянии. Девушки были при полном параде и выглядели одновременно вызывающе и перепуганно. Они оказались здесь по обвинениям в магазинных кражах и нарушении общественного порядка.

Нас вызвали в переговорную, где адвокаты обычно беседуют со своими клиентами. После недолгого ожидания к нам вошел клерк, выглядевший загнанным и несчастным. Мне даже стало его жаль.

В одной руке у него была старая папка, а в другой – большой и толстый процессуальный кодекс. Я поняла, что сейчас начнутся сложности.

Честно говоря, я настолько разволновалась, увидев папку на другом конце стола – папку, в которой лежали все подробности начала моей жизни – что с трудом вообще могла говорить. Опыт копания в прошлом, противоестественное соблюдение буквы закона привели к тому, что в такие моменты я запинаюсь, с трудом подбираю слова, нервничаю, говорю все медленнее и наконец умолкаю. Я ощущаю "потерянную утрату" как физическую боль, и боль эта настолько глубинная, что для нее еще не существует слов. Утрата случилась до того, как я научилась говорить, и возвращаясь в этот момент, я снова теряю дар речи.

Сьюзи была очаровательна, настойчива и неумолима. Бедняга клерк сам не понимал, что он вправе нам сказать, а что нет. Я столько всего хотела узнать – но судья еще не утвердил "обезличенную копию". Предполагалось, что я подпишу несколько документов и уйду, а бумаги мне пришлют позже.

Но вот она, папка, лежит на столе... Не надо позже... пусть это случится сейчас.

Клерк согласился, что вполне может сообщить мне название службы, передавшей меня на удочерение. Он написал его на листе бумаги и сделал фотокопию оригинала, заполненного от руки каллиграфическим почерком служащего. Документ выглядел таким древним... Все бланки, которые он вынимал из папки, пожелтели от времени и были заполнены от руки.

Есть ли там дата рождения моей матери? Это помогло бы мне ее отыскать. Он качает головой. Этого он мне сказать не может.