Зачем быть счастливой, если можно быть нормальной?

Я сижу в комнате вместе со Сьюзи. Она любит меня. Я хочу это принять. Я хочу любить хорошо и правильно. Я думаю о последних двух годах и о том, как изо всех сил стараюсь растопить камень, которым обросло мое сердце.

Риа улыбается, а ее голос доносится словно откуда-то издалека. Все кажется таким реальным, потому что очень беспокоит меня, и в то же время таким далеким, потому что я не могу сосредоточиться. Риа улыбается.

"Вы были желанным ребенком, Джанетт".

***

По дороге домой, еще в поезде, мы со Сьюзи открываем маленькую бутылку бурбона "Джим Бим".

- Помогает справиться с эмоциями, – говорит она и, как всегда, добавляет: – Как ты себя чувствуешь?

Наше тело устроено так, что лимбическая система находится в приоритете по отношению к нервным путям. Мы задуманы и созданы, чтобы чувствовать, и нет на свете ни мысли, ни состояния разума, которые при этом не облекались бы в чувства.

Никто не может чувствовать слишком много, наоборот, многие из нас работают над тем, что чувствуют слишком мало.

Чувствовать – это страшно.

Ну, по крайней мере, я так считаю.

В поезде тихо – усталые пассажиры, поздно возвращающиеся домой с работы, не станут особо шуметь.

Сьюзи сидит напротив меня, читает, а ее нога касается моей под столиком. У меня в голове вертится стихотворение Томаса Харди.

[Томас Харди (Томас Гарди, 1840 — 1928) — крупнейший английский писатель и поэт поздневикторианской эпохи.

Основные темы его романов — всевластие враждебной человеку судьбы, господство нелепой случайности. Место действия — вымышленный Уэссекс на юго-западе Англии. Поэзию Харди отличает исключительное многообразие метрики и строфики.]

Ты не попрощалась.

Ни слова, ни зова, ни вздоха.

Пока я недвижно смотрел,

как алеет рассвет на стене,

не зная, что ты исчезаешь

безмолвно, до срока.

Уходишь сейчас, навсегда все меняя во мне.

Это стихотворение я запомнила после того, как меня оставила Дебора, но на самом деле "навсегда все изменивший" уход произошел тогда, когда мне было шесть недель от роду.

Так стихотворение находит слова, которые ведут за собой чувства.

***

Риа дала мне координаты суда, в котором до сих пор должно было храниться дело о моем удочерении. Жизнь в 1960 году протекала на местах – я-то думала, что мне придется отправиться на розыски как минимум в Манчестер, но оказалось, что все это время мои документы находились в Аккрингтоне.

Я написала самое обычное письмо, в котором интересовалась, сохранилось ли дело.

Через пару недель пришел ответ: да, дело найдено в архиве и теперь мой запрос о доступе к нему будет направлен на рассмотрение судьи.

Мне это не понравилось. Риа сказала мне, что я имею право увидеть эти документы, хоть никто и не знает, что там может быть, а чего может не быть. Иногда материалов оказывается много, иногда – крайне мало. Но в любом случае я найду там название организации, передавшей меня Уинтерсонам на удочерение – название, которое было столь яростно оторвано от верхней части пожелтевшей справки о состоянии здоровья младенца.

Я хотела увидеть эти документы. Какое отношение к этому имел судья, этот никому не известный, но облеченный властью мужчина? Я гневалась, но знала уже достаточно, чтобы понять: я добралась до очень старого, радиоактивного пласта гнева.

Сьюзи улетела в Нью-Йорк, и теперь околачивалась там, потому что в воздухе стояло облако вулканического пепла, и все полеты над Европой и Атлантикой были отменены.

Я была одна, когда из суда пришло очередное письмо. Судья постановил: "Заявителю следует заполнить стандартный бланк заявления и представить для нового рассмотрения".

В письме также содержался совет обратиться к адвокату.

Я сидела на ступеньке заднего крыльца и снова и снова смотрела на письмо, как неграмотный человек. Мое тело слегка подрагивало, как это бывает, если случайно коснешься электроизгороди.

Я пошла в кухню, взяла со стола тарелку и швырнула ее об стену. "Заявитель... стандартный бланк... повторное рассмотрение..." Я же не чертову кредитную карточку заказываю, ирод ты этакий!

А то, что случилось дальше, наполняет меня стыдом, но я все же заставлю себя об этом написать: я обмочилась.

Я не знаю, почему и как это произошло. Я знаю только, что утратила контроль над мочевым пузырем, и что я опустилась на ступеньку, грязная и мокрая, и не могла встать, чтобы вымыться, и плакала так, как это делают все, когда ничего больше не остается.