Зачем мы стареем. Наука о долголетии: как продлить молодость

Его идеи медленно завоевывали сторонников, а Хармана раздражал фатализм, притуплявший интерес как ученых, так и широких масс к старению как к заслуживающему внимания биологическому феномену. В 1970 году он основал Американскую ассоциацию изучения старения (American Aging Association, AGE), чтобы подстегнуть серьезные исследования в этой области, а в 1985-м стал одним из учредителей Международной ассоциации биомедицинской геронтологии (International Association of Biomedical Gerontology, IABG). Мало-помалу научное сообщество поверило в перспективы изучения старения, очередные доводы в пользу хармановских идей поступали с внедрением все более сложных биотехнологий, теория повреждения свободными радикалами вышла на первый план и начала оказывать большое влияние на работу ученых (в том числе и в XXI веке).

Харман проникся тем, что узнал в лаборатории о здоровом старении: он никогда не курил, умеренно употреблял алкоголь, следил за весом и поддерживал физическую активность – пробегал 3,2 километра каждый день до 82 лет и перешел на ходьбу лишь после травмы спины. Он умер в 2014 году в возрасте 98 лет и успел увидеть свержение с пьедестала своей теории свободных радикалов.

«20 лет назад, когда я только пришел в эту область науки, впечатление было такое, что теория окислительного повреждения – давно решенный вопрос, – рассказывает генетик Дэвид Джемс, которого я посетила в его кабинете в Университетском колледже Лондона, где он – профессор биогеронтологии. – Всем как будто казалось, что, раз про нее уже опубликовано столько статей, значит, мы все согласны, что так оно и есть. Но я подозреваю, что это сказки».

Джемс широко известен как посягатель на научные устои, равно как и обладатель яркой биографии (друзья рассказывают про бывшего панка, который работал на исландском рыбоперерабатывающем заводе, водился с сандинистами в Никарагуа, рыл могилы в Гватемале и бродяжничал где-то в СССР в 80-е). Он считает, что теория окислительного повреждения так упорно держалась потому, что в нее легко верится, она кажется интуитивно понятной, – примерно как столь долго господствовавшая идея, будто Солнце вращается вокруг Земли, ведь в противном случае нас вместе со всем содержимым Земли мотало бы в космосе вверх тормашками. «Только к XV веку разобрались, – поясняет Джемс. – Но так устроена наука. Начинаешь с очевидного и интуитивно понятного и, только поставив эксперименты, обнаруживаешь, что все эти очевидности, вообще говоря, неверны».

Джемс не отрицает теорию свободных радикалов начисто, но утверждает, что с начала 2000-х лаборатории по всему миру, включая его собственную, «испытывали на прочность» эту теорию и ее предсказания и результаты не оправдали надежд. В поисках истины ученым пришлось пробиваться сквозь настоящую кутерьму данных, полученных на дрожжах, микроскопических червях, плодовых мушках и мышах (традиционных модельных объектах биологических исследований), у которых антиоксидантная защита была устранена или усилена с помощью медикаментов или генетических модификаций. «Главное, что, если вы варьируете степени окислительного повреждения, вы должны видеть, как это отражается на старении и продолжительности жизни, – говорит Джемс. – И многие исследования не подтверждают такую теорию. В том числе исследования на людях… эксперименты с людьми, принимающими антиоксидантные добавки, и наблюдение уровня смертности, и разницы нет никакой. В некоторых случаях прием антиоксидантов даже слегка повышал смертность».

Многие данные, о которых идет речь, погребены в малоизвестных журналах, которые читают и понимают только узкие специалисты. Но одно исследование вызвало фурор в СМИ: в нем антиоксидант давали лабораторным червям, якобы с потрясающим эффектом. Написал об этом престижный журнал Science, а опыты проводили Гордон Литгоу и Саймон Мелов, в то время работавшие в Манчестере. С тех пор они успели перебраться в Калифорнию. Когда я навестила Литгоу в Институте Бака по изучению старения (современная постройка, сплошь воздух и свет, на лесистом холме неподалеку от Сан-Франциско), он стянул с полки толстую папку газетных вырезок и поведал мне о препарате, который удивительным образом продлял жизнь его червям.

«Приезжали с Би-би-си снять документальный фильм, приезжали с 4-го канала снять репортаж… Так продолжалось три или четыре года, СМИ постоянно интересовались, как там те ученые, которые нашли лекарство, продляющее жизнь, – рассказывает он. – Это был антиоксидант, он превращал свободные радикалы во что-то нейтральное. Мы считали, что происходил процесс детоксикации – эти черви были очень устойчивы к окислительному стрессу». Литгоу с коллегами мог опрыскать червей паракватом – это гербицид, чрезвычайно ядовитый окислитель, самое распространенное средство самоубийств среди обнищавших азиатских крестьян, – а червям хоть бы хны. Неудивительно, что пресса и телевидение были под впечатлением: казалось, что ученые подобрали один из ключей к победе над старением, может, даже самый главный ключ, и замок открывался на удивление просто.