Зачем мы стареем. Наука о долголетии: как продлить молодость

После этого Арлан Ричардсон начал появляться на съездах геронтологов и во всеуслышание хоронить гипотезу окислительного стресса, вспоминает Литгоу. «Он старался их спровоцировать, но все как-то просто пожали плечами: „Значит, не в этом дело. Ну хорошо, мы можем изучать другие вещи“». Сообщество геронтологов еще долго цеплялось за основополагающую теорию причин старения, хотя возражений набиралось все больше и больше. И вдруг консенсус «лопнул как пузырь», говорит Дэвид Джемс. «Странное дело… 15 лет назад на конференциях о старении вы бы только и слышали, что доклады, как все объясняется окислительным повреждением. А сейчас вы приезжаете на съезд, и там почти что ни слова об этом».

Конечно, фактор износа не был совсем сброшен со счетов. Он был и остается одним из ключевых признаков старения. И Гордон Литгоу по-прежнему хочет узнать, как ему удалось так сильно продлить жизнь червей, сделав их устойчивыми к окислительному стрессу. Впоследствии он повторял этот эксперимент много раз под гораздо более строгим контролем, и всегда с положительным результатом. Но что является причиной, а что следствием старения? И насколько велика все же роль свободных радикалов? Мало кто из ученых сейчас придерживается мнения, что побочные продукты клеточных процессов, которые поддерживают в нас жизнь, и приближают нас неуклонно к могиле.

Обзорная статья 2009 года, написанная Джемсом вместе с его коллегой Ричардом Дунаном, вызывает в воображении образ грифов, хищно кружащихся над трупом теории окислительного повреждения. По мнению авторов, упадок этой теории «открывает для нас удивительный путь в неизведанное и отмечает новое начало для биогеронтологии. Пора начинать думать о старении по-новому».

«Кризис теории окислительного повреждения для меня был важным моментом, – вспоминал Дэвид Джемс позднее. – Я как будто освободился от необходимости мыслить исключительно в понятиях техобслуживания и ремонта». Так где же Джемс и другие теперь ищут ответы на вопрос, что заставляет нас стареть?

3 Теломеры – счетчики жизни клеток

Нет лучше примера того, как устоявшиеся взгляды владеют умами и мешают увидеть другие возможности (во всяком случае, в области геронтологии), чем история Леонарда Хейфлика и его открытия ограниченности срока жизни наших клеток.

Хейфлик изучал микробиологию в Пенсильванском университете. На пороге тридцатилетия он обосновался в Институте Уистара в Филадельфии, где его работой было выращивать клеточные культуры. Этим навыком Хейфлик овладел под началом виднейшего практикующего специалиста в стране Чарльза Померата. Институт Уистара на тот момент занимался главным образом изучением вирусов, прежде всего для создания вакцин от полиомиелита и других опасных болезней. Вирусы – величайшие паразиты, неспособные жить вне других живых клеток, чьи механизмы они взламывают, чтобы наделать копий самих себя. Задачей Хейфлика было поддерживать надлежащий запас клеток для выращивания этих чудовищ.

Ученые, разрабатывающие вакцины от полиомиелита, долгое время использовали для культивирования своих вирусов клетки почек обезьян. Но выбор этот оставлял желать лучшего: вирусные культуры могли перепутаться с самой разной другой гадостью в обезьяньих клетках. Поэтому Хейфлик в поисках более безопасной альтернативы решил попробовать человеческие клетки, прежде всего эмбриональные. Такие клетки не подвергались воздействию внешнего мира и потому должны представлять собой более чистый материал. Эмбриональные ткани ему поставлял бывший коллега, перебравшийся к тому времени в Стокгольм, – в Швеции менее щепетильно, чем в США, относятся к абортам и использованию тканей зародышей в научных целях. Ткани (главным образом почек и легких) прибывали обычной авиапочтой в коробках со льдом. Хейфлик отделял тончайшие слои, которые погружал в ферменты, чтобы растворить соединительную ткань, и получал чистые клетки, которые оставалось вырастить на агаровом геле, обогащенном питательными веществами по его собственной оригинальной методике.

В инкубаторах, при температуре человеческого тела, они делились, пока не покрывали весь гель в колбах. Отсюда лаборанты переносили некоторую часть в другие колбы, и так получался материал для вирусологов. Также запечатанные ампулы с клетками отправлялись на глубокую заморозку – про запас и для распределения в другие лаборатории.

Выращивание клеток из такой нестабильной ткани было ужасно кропотливым занятием. Хейфлику это удавалось, и со временем его клеточные линии оказались чрезвычайно востребованными повсюду. Но, по мере того как углублялось его понимание клеточных процессов, Хейфлик начал понимать, что в какой-то момент клетки перестают делиться. Это событие можно было предсказать – деление всегда прекращалось примерно на 50-м удвоении популяции. Особенно его интриговало то, что клетки после этого не умирали. Обменные процессы внутри них продолжались, и они могли прожить так, без деления, еще год и больше.