Зачем нужна эта кнопка? Автобиография пилота и вокалиста Iron Maiden

Не только старшие ребята могли избить тебя. Получить люлей спокойно можно было и от учителей. Телесные наказания были обычным делом. Жестокость варьировалась от шлепка тапком по заднице от отдельного учителя до более официальной порки тростью или розгой. Мнения об эффективности избиений были разными. Мероприятие обычно проводилось в вечернее время, после выключения света, когда несчастный получатель наказания был в пижаме. Это должно было создать максимальную психологическую тревогу и максимальный физический дискомфорт, поскольку шесть ударов по тонкой хлопковой пижаме почти наверняка приводили к рассечению и кровотечению. Бессмысленное – к счастью – сегодня выражение «книги в штанах» описывало ситуацию, когда в ожидании физической экзекуции ученик запихивал в штаны тетрадь по географии, чтобы защитить ягодицы от повреждений.

Все были согласны с тем, что игроки в «пятерки» или сквош являются самыми опасными палачами из-за их грозного удара слева. На втором месте были гольфисты. Большое количество дискуссий в комнатах общежития вращалось вокруг углов удара, скорости и ускорения. После избиения жертва обычно стояла на комоде, спустив штаны, а экзекуторы отпускали комментарии при свете фонарика.

– Неплохая группировка.

– О, четвертый удар пришелся немного низко.

– Он тебя не очень любит, верно?

У заведующего общежитием имелось множество орудий наказания, различавшихся по длине, гибкости и толщине, в зависимости от тяжести преступления. Он наносил от четырех до шести ударов, а его любимое кресло стало местом для порки – он снимал подушку и приглашал мальчика наклониться и взяться за основание кресла. Во всем этом присутствовала некая фетишистская черта. Во время многих экзекуций он одевался в свой костюм для гребли.

Возможно, все еще существуют люди, которые считают подобные вещи закалкой характера. Я к таковым не отношусь.

Я начал думать о школе, как о тюремном лагере, и моей обязанностью было нарушать и подрывать режим – или же сбежать. Но, конечно же, там не было возможности сбежать. Я чувствовал, что должен сделать какое-то заявление. И решил, что наилучшим вариантом будет доставить заведующему две тонны конского навоза. Просто одна из спонтанных идей, в которых нет никакой логики, но много эмоционального импульса.

Я бродил по городу, размышляя о том, какую цветовую гамму подобрать для моего эскадрона боевых слонов Ганнибала, которая должна быть раскрашена перед тем, как покрыться кровью во время римской тематической встречи общества любителей военных игр. Проходя мимо почтового отделения, я увидел в окне открытку с судьбоносной надписью: «Доставка навоза прямо к вашим дверям».

Я подошел к телефонной будке и набрал номер.

– Здравствуйте, вы доставляете на дом? Отлично. Я хотел бы заказать две тонны. Да, вывалите его перед моим домом. Адрес? Сидней-Хаус, школа Оундл. Огромное спасибо.

В тот вечер жители общежития собрались на ужин. Заведующий встал, втягивая воздух сквозь зубы вместо трубки, которой он постоянно пыхтел.

– Сегодня днем, – сказал он, – какой-то шутник посчитал забавным доставить две тонны дерьма на мой порог. До тех пор, пока этот человек не признается, в общежитии не будет электричества для чайников и стереосистем.

Стандартная практика для низкосортного деспота. Стереосистемы были неотъемлемой частью студенческого существования. Компакт-дисков тогда еще не существовало, а магнитофоны были в зачаточном состоянии. У хронических аудиофилов из богатых семей были студийные записывающие устройства для записи на катушки, и они деловито склеивали ленты, чтобы составлять компиляции любимых песен со своих виниловых пластинок. Лишь на третьем году обучения в Оундле вы получали студию, комнату, которая была не совсем вашей собственной – ее приходилось делить с двумя другими учениками. Там можно было оформить интерьер по своему вкусу, и музыкальная система была существенной и неотъемлемой частью этих интерьеров. Прогуливаясь мимо открытых дверей студий в воскресный вечер, можно было получить прекрасное представление о ведущих рок-группах шестидесятых и семидесятых. Отрезать эту жизненно важную ниточку, являвшую собой способ сохранить ясный рассудок и хотя бы духовно сбежать из местного Алькатраса, было бы очень темным и жестоким наказанием.

После ужина я постучал в дверь заведующего.

– Проходите!

Он редко говорил «Заходите». Я вошел. Он обернулся на меня с того места, где сидел, с желтой трубкой в зубах.

– А, Дикинсон. Я так и думал, что это можешь быть ты.

На самом деле я был весьма польщен. «Очень забавно», – сказал он. Неожиданный комплимент. Он посмотрел на меня сверху вниз. «Разумеется, я побью тебя за это». Я услышал стук его зубов о мундштук трубки. Интересно, текла ли у него при этом слюна изо рта? Он удивленно посмотрел на меня. Я просто стоял и продолжал смотреть на него. Он отправил меня прочь властным взмахом руки.

В девять часов вечера я услышал в коридоре скрип резиновых подошв, а затем стук в дверь.

– Вот я и пришел с тобой повидаться, – сказал заведующий.