Под конец шоу он выходил на сцену со своей гитарой, чтобы исполнить кавер-версию песни «Lucille». Он бренчал на струнах, выглядя при этом, стоит отметить, достаточно нелепо. Вокалисты всегда выглядят достаточно нелепо с гитарой в руках, особенно когда она подвешена на уровне сосков. «Lucille» внезапно прерывалась, и Иэн выдавал какое-то странное блюзовое заклинание с капеллами, прекрасно попадавшее в темп и ритм, но совершенно неразборчивое.
Я каждый день стоял за звуковым пультом, пытаясь понять, что же он поет.
– Я не слышу гитару, – сказал я.
– Она не подключена.
– А… – я на мгновение задумался. – А что он произносит в конце?
– Понятия не имею. Он раздражен и просто несет всякий случайный бред.
Мало того, что он стоял там практически без голоса, случайным образом дергая струны висящей на уровне сосков электрогитары, так еще и выдавал трем тысячам зрителей какие-то случайные обрывки слов, которые мог бы бормотать в пабе пьяный житель Глазго: «Who far gits on the soul. Phara wooorgh… gits inda backa macar… yeah!»
Иэн впечатлил меня не только потому, что у него был один из величайших рок-голосов за всю историю, но и потому, что у него была смелость. Он был и шоуменом, и актером. Он не прыгал по сцене; между песнями он разговаривал с аудиторией, с тихим юмором или, если нужно, со зловещим оттенком. Лучше всего его образ выражен в одной из его же песен: «У него есть стиль. Заслужил репутацию, никто не смеет сомневаться».
Кроме меня. Я подошел к нему после одного из шоу, во время разборки декораций. В одной руке он держал бутылку виски Bell's, а в другой – зажженную сигарету Rothmans.
– Э… привет, – начал я. – Как дела с твоим голосом на этих длинных шоу? Ты в порядке?
Он посмотрел на меня, потом на бутылку и свою сигарету, затем опять на меня.
– Язва. У меня несколько язв, – сказал он. И снова бросил взгляд на свою бутылку Bell's. – Вот, полирую их.
Сказав так, он отвернулся. Я был тронут тем, что он вообще удосужился ответить, но вместе с тем я искренне переживал за него. Голос – это драгоценный инструмент, эмоциональный инструмент. Между вокалистом и публикой нет никаких препятствий. Нет корпуса гитары, за которым можно спрятаться, нет гигантского нагромождения клавишных инструментов, нет батареи том-томов. Нет никого и ничего, чтобы свалить вину за собственный просчет, и публика убьет вас и будет плясать на вашей могиле, если вы ей позволите.
Альбом «Survivors» вышел и имел некоторый успех. Он не стал мегабестселлером, но тур и отзывы в прессе были просто фантастическими. Мы появились на обложках национальных музыкальных журналов – хотя, конечно, главным образом на них появлялся только один «Громовержец». Я был указан в выходных данных альбома как бэк-вокалист и один из гитаристов. Но это абсолютная чушь. Я не имел никакого отношения к этому материалу, и все песни на альбоме были написаны в неподходящем для меня ключе. Мой голос лишь едва-едва разогревался, когда я их пел.
Мы начали работать над новым альбомом, с перспективой выпустить его на новом лейбле, Gem Records, с дистрибьюцией от RCA и при реальном финансировании. Невероятно, но я не был в звукозаписывающей студии со времен «Dracula».
Мы снова расположились в студии Greenwich, чтобы сделать запись, но на этот раз мы могли смотреть на реку через панорамное окно, и не было водителя автобуса, который мог бы нам помешать. Время, которое я провел в библиотеке школы имени короля Эдварда VII, вырывая страницы с северными легендами из книг по истории, привело к появлению песни «Hammerhead». Название «If I had a Hammer» уже было использовано в песне Пита Сигера, но еще никто не записывал песен на северную тематику с афро-карибским оттенком в музыке. На альбоме было так много различных влияний, что удивительно, как нам удалось записать что-то связное, но на самом деле его концепция заключалась в том, чтобы создать что-то вроде исторической пьесы.
Мы беспорядочно бросали в плавильный котел Rainbow, Journey, Devo, Kiss, Deep Purple, Fleetwood Mac эпохи Питера Грина и ZZ Тор. «Тигра потрох размельченный – Вот в котел заправа наша, Чтобы гуще вышла каша». Что бы там ни курил Шекспир, во время записи этого альбома мы выкурили намного больше.
Я кричал и вопил, выводил гармоничные рулады и мелодично напевал себе под нос. «Громовержец» разбивал бутылки из-под молока, и мы записывали эти звуки, чтобы включить их в альбом. Пол сводил и накладывал друг на друга дорожки и добавлял к песням эффект эха. Наш продюсер Джон Маккой с волосами, собранными в узел, наблюдал за происходящим, куря косяк размером с фейерверк. «Да, чуваки, – сказал он. – Это чертовски безумно».