Зачем писать? Авторская коллекция избранных эссе и бесед

Филип Рот: Я могу поговорить о ней чуть подробнее, но хочу вам напомнить, что в книге эти слова говорю не я, а мой персонаж, блестящий мастер короткого рассказа Э. И. Лонофф. К этой максиме Лонофф пришел благодаря своему жизненному опыту писателя, которому приходилось мучительно биться над каждым предложением, и это изречение, я надеюсь, помогает понять его личность – писателя, мужа, затворника и наставника.

Одно из средств, помогающих вдохнуть жизнь в персонажи прозы, – их высказывания. Диалог – это способ выразить их мысли, убеждения, защититься, проявить остроумие, удачно отреагировать и так далее, способ изобразить их манеру вести полемику. Я стараюсь словесно передать умение Лоноффа быть одновременно отзывчивым и отстраненным, проявлять педагогический склад ума, особенно в тех ситуациях, когда он беседует со своими студентами. То, что говорит персонаж, обуславливается тем, к кому обращены его слова, какой реакции он ожидает, свойствами его или ее личности и тем, чего он или она хочет добиться в данный момент. И то, какой смысл сигнализируют цитируемые вами слова, определяется спецификой ситуации, в которой они произносятся.

Хейвен: Вы как‐то сказали о двух десятках романов, написанных вами: «Каждая книга начинается с кучки пепла». Из какой кучки пепла, в частности, вырос «Призрак писателя»? Вы можете рассказать, как он возник, каких трудов вам стоило его написать?

Рот: Как я начал писать «Призрак писателя» почти сорок лет назад? Уже не помню. Самая большая трудность возникла, когда я решал, какую роль в сюжете отвести образу Анны Франк.

Хейвен: Наверное, это был непростой выбор, ведь она в нашем коллективном сознании считалась чуть ли не святой – тем более в 1979 году, когда была опубликована ваша книга, и уж тем более в 1956 году, когда разворачивается действие вашей книги, спустя десять с небольшим лет после окончания Второй мировой войны. Вас критиковали за такой ее образ? Как изменилось восприятие ее фигуры в период после публикации книги, особенно после знакового эссе Синтии Озик 1997 года «Кому принадлежит Анна Франк?», где осуждается китчевизация фигуры Франк?

Рот: Я мог бы сделать Эми Беллет Анной Франк, и не думайте, что я не размышлял о том, как бы это осуществить. Но из этого ничего не вышло, потому что, говоря словами Синтии Озик, я не хотел «присвоить» Анну Франк и взвалить на себя слишком тяжелое бремя ответственности, хотя я лет за десять-пятнадцать до этого уже много думал над тем, как использовать в своей прозе ее историю, которая проникла в душу многих людей, особенно евреев моего поколения – и ее поколения. Но мне хотелось переосмыслить если не сам образ этой девочки – хотя и ее мне тоже хотелось придумать, правда, совсем не в том ракурсе, в каком ее изображали другие писатели, – то ту роль, какую эта девочка стала играть в представлении многочисленных чутких читателей ее дневника. Одним из них является мой главный герой, молодой Натан Цукерман, пытающийся свыкнуться с идеей, что он родился на свет вовсе не для того, чтобы быть для всех душкой и что впервые в жизни он призван на бой. Другой – авторитетный ньюаркский еврей, судья Ваптер, блюститель нравов местной еврейской общины, надзирающий за общественной моралью. И наконец есть еще несчастная сбитая с толку мать Цукермана, которую одолевают тревожные мысли, не стал ли ее любимый сын и впрямь записным антисемитом, мечтающим отринуть все хорошее, чему его учили.

Я изобразил людей, которые, как вы выразились, сделали из Анны Франк святую, но в общем я решил позволить молодому думающему писателю (которому в силу веских причин приходится ощущать и боль от угрызений совести, и целительное чувство самооправдания) придумать за меня этот сюжет. Внимательно читая ее дневник, молодой Цукерман берется представить Анну в ином свете – не как святую, требующую всеобщего поклонения. Для него встреча с Анной Франк имеет огромное значение не потому, что он встречается с ней лицом к лицу, а потому что он предпринимает попытку сочувственно вообразить ее себе как цельный характер – отмести ее бродвейскую версию и ее популярный канонизированный образ, предложить независимую трактовку и словно начать с чистого листа, вчитываясь лишь в ее слова, – что, возможно, является даже более трудоемкой задачей. Во всяком случае, вот как я решил проблему «присваивания» Анны Франк, которая ставила меня в тупик с самого начала работы над книгой.