Зачем России Европа? - Избранные статьи

Естественно, что, как и в 1917-м, победивший патернализм нуждался в идеологии, легитимизировавшей его власть. Тогда и явились на свет идеи российской сверхдержавности (“першего государствования”, как тогда говорили) и “мессианского величия и призвания России”. Те самые идеи, что так очаровали столетия спустя Достоевского и Бердяева и продолжают казаться воплощением российской государственности В.В. Ильину и А.С. Панарину. ПАРАДОКС “ПОКОЛЕНИЯ ПОРОТЫХ”

Ошибется поэтому тот, кто подумает, что предложенная в этой книге по завету Георгия Федотова “новая национальная схема” касается лишь прошлого страны. Ведь объясняет она и сегодняшняшнюю опасную двойственность культурной элиты России. Судя по возражениям моих московских собеседников, по-прежнему не отдают они себе отчета, что коренится она в губительном дуализме политической культуры, искалечившем историю страны и лежащем, как мы видели, в основе её вековой трагедии. По-прежнему не готова, другими словами, нынешняя культурная элита России освободиться, в отличие от немецкой, от этого векового дуализма.

И уж очень, согласитесь, выглядит все это странно. Если опричная элита, которая помогла Грозному царю совершить самодержавную революцию, отнявшую у России её европейскую идентичность, понятия не имела, что ей самой предстояло сгореть в пламени этой революции, то ведь мы-то “поротые”. Мы знаем, мы видели, что произошло с культурной элитой страны после аналогичной революции семнадцатого, опять лишившей страну её европейской идентичности, возвращенной ей Петром. Ни одной семьи, наверное, в стране не осталось, которую не обожгла бы эта трагедия.

И после этого по-прежнему не уверены мы, кому хотим наследовать – вольным дружинникам Древней Руси или её холопам-страдникам? По-прежнему ищем хоть какие-нибудь, вплоть до климатических, предлоги, чтобы отречься от собственного европейского наследства? Или, в лучшем случае, благочестиво ссылаемся на то, что новая государственность обязательно должна опираться на “национальные традиции России”, нимало не задумываясь, на какую именно из этих традиций должна она опираться. Ведь и произвол власти, и холопство подданных - тоже национальная традиция России.. ПОСЛЕДНИЙ ШАНС

Так или иначе, трагедия продолжается. И если эта трилогия поможет пролить некоторый свет на её истоки, ни на что большее я и не претендую. Одно лишь простое соображение прошу я читателя не упускать из виду. Заключается оно в том, что даже тотальный террор самодержавной революции 1565-1572 годов оказался бессилен маргинализовать договорную, конституционную, европейскую традицию России. Так же, впрочем, как и цензурный террор Николая I 1830-х, и кровавая вакханалия сталинского террора в 1930-х. Опять и опять, как мы видели, поднимала она голову в конституционных поколениях XVII, XVIII, XIX и, наконец, XX столетия, по-прежнему добиваясь гарантий от произвола власти.

Короче, доказано во множестве жестоких исторических экспериментов, что речь здесь не о чем-то случайном, эфемерном, невесть откуда в Россию залетевшем, а напротив, о корневом, органическом. О чем-то, что и в огне тотального террора не сгорает, что в принципе не может сгореть, пока существует русский народ. Не может, потому что, вопреки “старому канону”, Европа – внутри России.

Холопская, патерналистская традиция тоже, конечно, внутри России. Только, в отличие от европейской, она не прошла через горнило испытаний, через которые прошла её соперница. Её не вырезали под корень, чтобы потом объявить несуществующей. Короче, начиная с XVI века, она работала в условиях наибольшего, так сказать, благоприятствования. Мудрено ли. что, когда прошел революционный и контрреволюционный шок, говоря словами Федотова, оказалась она сильнее европейской традиции? И все-таки не смогла окончательно её сокрушить. Теперь, кажется, мы знаем, почему.

Но ведь это обстоятельство и ставит перед нами совершенно неожиданный вопрос: а как, собственно, работают исторические традиции – не только в России, но повсюду? Как они рождаются и при каких условиях умирают? Как передаются из поколения в поколение? И вообще не фантазия ли они? Все-таки четыре столетия длинный перегон. Какую, собственно, власть могут иметь над сегодняшними умами древние, порожденные совсем другой реальностью представления? Что мы об этом знаем?