Зачем России Европа? - Избранные статьи

Спор между историками идет поэтому лишь о том, каким именно государством вышла десять поколений спустя Москва из-под степного ярма. Я, конечно, преувеличиваю, когда говорю "спор". Правящий стереотип мировой историографии безапелляционно утверждает, что Россия вышла из-под ига деспотическим монстром. Вышла вовсе не наследницей своей собственной исторической предшественницы, европейской Руси, а чужой монгольской Орды. Приговор историков, иначе говоря, был такой: вековое иго коренным образом изменило саму цивилизационную природу страны, европейская Русь превратилась в азиатско-византийскую Московию.

Пожалуй, точнее других сформулировал эту предполагаемую разницу между Русью и Московией Карл Маркс. "Колыбелью Московии, -- писал он со своей обычной безжалостной афористичностью, -- была не грубая доблесть норманнской эпохи, а кровавая трясина монгольского рабства... Она обрела силу, лишь став виртуозом в мастерстве рабства. Освободившись, Московия продолжала исполнять свою традиционную роль раба, ставшего рабовладельцем, следуя миссии, завещанной ей Чингизханом... Современная Россия есть не более, чем метаморфоза этой Московии". (29)

К началу ХХ века версия о монгольском происхождении России стала в Европе расхожей монетой. Во всяком случае знаменитый британский географ Халфорд Макиндер, прозванный "отцом геополитики", повторил её в 1904 году как нечто общепринятое: "Россия - заместительница монгольской империи. Её давление на Скандинавию, на Польшу, на Турцию, на Индию и Китай лишь повторяет центробежные рейды степняков". (30) И когда в 1914-м пробил для германских социал-демократов час решать за войну они или против, именно на этот обронзовевший к тому времени Стереотип и сослались они в свое оправдание: Германия не может не подняться на защиту европейской цивилизации от угрожающих ей с Востока монгольских орд. И уже как о чем-то, не требующем доказательств, рассуждал, оправдывая нацистскую агрессию, о "русско-монгольской державе" Альфред Розенберг в злополучном "Мифе ХХ века". Короче, несмотря на колоссальные и вполне европейские явления Пушкина, Толстого или Чайковского, Европа попрежнему вопринимала Россию примерно так же, как Блистательную Порту. То есть как чужеродное, азиатское тело.

Самое удручающее, однако, в том, что нисколько не чужды были этому оскорбительному Стереотипу и отечественные мыслители и поэты. Крупнейшие наши историки, как Борис Чичерин или Георгий Плеханов - голубой воды западники, заметьте -- тоже ведь находили главную отличительную черту русской политической традиции в азиатском деспотизме. И разве не утверждал страстно Александр Блок, что "азиаты мы с раскосыми и жадными очами"? И разве не повторял почти буквально жестокие инвективы Маркса - и Розенберга - родоначальник евразийства князь Николай Трубецкой, утверждая, что "Русский царь явился наследником монгольского хана. 'Свержение татарского ига' свелось... к перенесению ханской ставки в Москву... Московский царь [оказался] носителем татарской государственности"? (31) И разве не поддакивал им всем уже в наши дни Лев Гумилев?

В такой, давно уже поросший тиной омут Правящего стереотипа русской истории и бросили камень историки-шестидесятники. Так вот первый вопрос на засыпку - как говорили в мое время студенты -- откуда в дебрях "татарской государственности", в этом "христианизированном татарском царстве", как называл Московию Николай Бердяев, взялась вдруг Великая реформа 1550-х, заменившая феодальных "кормленщиков" не какими-нибудь евразийскими баскаками, но вполне европейским местным самоуправлением и судом "целовальников" (присяжных)?

Пусть говорили шестидесятники еще по необходимости эзоповским языком, пусть были непоследовательны и не уверены в себе (что, естественно, когда ставишь под вопрос мнение общепринятое, да к тому же освященное классиками марксизма), пусть не сумели выйти на уровень философского обобщения своих собственных ошеломляющих открытий, не сокрушили старую парадигму. Но бреши пробили они в ней зияющие. Достаточные, во всяком случае, для того, чтоб, освободившись от гипноза полуторастолетней догмы, подойти к ней с открытыми глазами.

ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ КОНТРРЕФОРМА