«Листая сейчас номера…газет пятьдесят третьего года, сверяя все это с личными своими воспоминаниями, я не мог не обратить внимание на… некоторые снимки, тогда не обратившие на себя внимание
(выделение здесь и ниже мое. – С.К.), а сейчас бросающиеся в глаза. «Правда» за десятое марта пятьдесят третьего года. Первая полоса ее. Трибуна Мавзолея… У микрофона Маленков в ушанке, а справа от него между Хрущевым в папахе пирожком и Чжоу Эньлаем в мохнатой китайской меховой шапке, Берия, грузно распирающий широкими плечами стоящих рядом с ним, в пальто, закутанный в какой-то шарф, закрывающий подбородок, в шляпе, надвинутой по самое пенсне, шляпа широкополая, вид мрачно-целеустремленный, не похож ни на кого другого из стоящих на Мавзолее. Больше всего похож на главаря какой-нибудь тайной мафии из не существовавших тогда, появившихся намного позже кинокартин».Эта цитата, уважаемый читатель, тоже ведь документ истории, но не великой сталинской, а уже более поздней – подлой хрущевской. Симонов поставил в вину Берии даже широкие плечи и шарф, даже его мрачный вид. А что он в день похорон вождя и старшего товарища должен был иметь вид оживленно-расслабленный – чтобы угодить будущим «мемуаристам»?
Между прочим, Берия на том общем фото, о котором вспомнил Симонов, действительно выделяется, причем сравнение Симонова достаточно точно… Однако надо заметить, что и остальные на этом фото выглядят карикатурно. И я, сравнивая его сегодня с качественными фотографиями, сделанными в тот же день 9 марта 1953 года и не раз в последние годы опубликованными, задумываюсь: чем объясняется эта коллективная карикатурность – некачественной тогдашней полиграфией или сознательным карикатурным
ретушированием снимка, в котором прорвалась десятилетиями скрываемая неприязнь «какой-нибудь тайной мафии» и к усопшему несколько дней назад Сталину, и к усопшему уже почти тридцать лет назад и уже лежащему в Мавзолее Ленину, и к собравшимся на трибуне Мавзолея в целом, а особенно – к Берии? Полиграфический уровень «Правды» в то время был действительно не очень-то высок, и если бы кто-то в реальном масштабе времени даже выразил бы удивление по поводу некачественного фото на первой полосе, то всё можно было бы объяснить потрясенным состоянием души, плохим клише, замерзшими руками фотографа и т.п. А про себя радоваться – мол, вот мы их как! Перед всем светом уродами выставили, и не подкопаешься!Ведь и такое предположение сегодня выдвинуть можно!
Не так ли?
Однако это еще не все!
СИМОНОВ написал также и о трех речах, которые прозвучали в тот день с трибуны Мавзолея. И это место его воспоминаний мне тоже придется в своей книге привести:
«На траурном митинге выступали три разных человека… Первым был Маленков, вторым – Берия, третьим – Молотов. Различие в тексте речей мне и тогда не бросилось в глаза… Однако та разница, которую сейчас по тексту речей не уловишь (еще как уловишь! – С.К.),
но которая была тогда для меня совершено очевидна, состояла в том, что Маленков, а вслед за ним Берия произносили над гробом Сталина чисто политические речи, которые было необходимо произнести по данному поводу. Но в том, как произносились эти речи, как они говорили, отсутствовал даже намек на собственное отношение этих людей к мертвому, отсутствовала даже тень личной скорби (отнюдь нет. – С.К.), сожаления (? – С.К.) или волнения, или чувства утраты, – в этом смысле обе речи были абсолютно одинаково холодными. Речь Маленкова, произнесенная его довольно округлым голосом, чуть меньше обнажала отсутствие всякого чувства. Речь Берии с его акцентом, с его резкими, иногда каркающими интонациями в голосе, обнажала отсутствие этой скорби более явно. А в общем, душевное состояние обоих ораторов было состоянием людей, пришедших к власти (а до этого они что – в трактирах ананасную воду подавали? – С.К.) и довольных этим фактором».На этом описании сказались позднейшие настроения Симонова – здесь сомневаться не приходится. Но если бы он дал себе труд сверить свои воспоминания с прямыми текстами речей, то, возможно, не написал бы кое-чего из того, что написал. Ибо как раз по текстам речей разницу в их содержании и направленности уловить не так уж и трудно!
Но вначале я приведу еще одно воспоминание современника событий – автора книги о Маленкове Р.К. Баландина, который пишет:
«…я слушал эти речи по радио. Их текст тотчас улетучился из памяти, но мне показалось, что интонации Маленкова были спокойными, деловыми; Берия говорил с напором и как будто с каким-то торжеством, а у Молотова голос порой дрожал от сдерживаемой скорби».
А вот теперь и я возьму в руки номер «Правды» за 10 марта 1953 года с тремя траурными речами.