Зачем?

- Ты же сказал: хоронить надо. Ты и пойди. А мы тебе на твоём примере покажем, как работает прибор. Этот шар - прибор, его ведь испытать надобно. Поня-а-а-а-тно? А деньги ты возьми в ка-а-а-ассе.

- В какой кассе? - Дима стоял перед Саней, горя двинуть ему в немногочисленные наглые зубы.

- В любой. Если ты вколешь препарат, тебя, как человека сильного духом, постигнет, я думаю, осложнение в виде сверхсилы физической. Ты возьмёшь деньги и вообще что захочешь и где захочешь, и тебя никто не остановит! - мечтательно ворковал Саня. - Ой, что-то я себя тоже чувствую главным! Ой, это стыдно, ой, нехорошо!

В следующий момент Саня крепко получил в оставшиеся зубы.

- Ничего, - утешал он сотрудников, собиравших зубы. - Ничего страшного. Сейчас всё срастётся. Давайте шприц.

Один из свидетелей сцены, покровитель Сани, крупный учёный дядя по кличке Слон, протянул шприц Сане. Тот нервным жестом схватил и, словно боясь, что отнимут, мигом вколол себе в ногу что-то мутно-розовое. Закрыл глаза и стал ждать. Все напряглись необыкновенно.

Все помнили, что осложнения ещё не покорены. Каждый боялся, что проступит личная истина, как в незабвенном эпизоде с Аристархом. С тех пор как вышла известная оказия, каждый ежедневно и тайно искал в себе душевные качества, которые без стыда можно предъявить миру, когда препарат начнёт действовать.

Они все тут были умные ребята, давно и всласть наговорившиеся о добре и зле. Они с удовольствием высмеивали опасения священнослужителей, выступавших с протестами вроде: "Медицина лечения превращается в медицину управления жизнью!" Дескать, это ужасно. Они давно наплевали и на популярный призыв к профилактике наследственных заболеваний, так как знали, что это в корне невыгодно человечеству, хотя очень удобно для супружеских пар, безумно желающих родить не мышонка, не лягушку, а понятно что. Им были известны метания западных генетиков между жаждой всемогущества, славы, денег - и растущим пониманием своего действительного места в мире, который можно взорвать, но невозможно изменить вне согласования с Самим. Сотрудники этой лаборатории, будучи людьми суеверными, называли Бога - Сам. И ещё они на всякий случай принимали к сведению смехотворный факт, что на Земле местами встречаются верующие люди.

Прошла минут. Ничего особенно. Саня, лёжа на полу, ждёт с закрытыми глазами. Дима, сжав кулак, ждёт возможности добавить Сане в обеззубевший рот.

Прошла вторая минута. Третья. Саня, на удивление спокойный, не пошелохнулся, будто знал - сколько ждать. Остальные поддались магии его уверенности.

На малое время все забыли о шарике. А светящаяся сфера полетала под потолком да и опустилась на Саню. Прямо на лицо. Все перепугались.

Саня отмахнулся, как от мухи, сфера улетела, а Саня встал.

Сияющие голубизной перламутровые зубы полным комплектом скалились в счастливой победной улыбке. Спина выпрямилась, Саня даже вырос сантиметров на десять. Его ершистые патлы на голове превратились в мягкую кинозвёздную шевелюру с золотистым отливом, а рябая кожа разгладилась, и кривые ноги выпрямились. Даже одежда волшебно изменилась и стала чистой, модной и вообще - одеждой. Казалось, что с мира по нитке собралась вся эта безупречная глянцевожурнальная красота, будто её выдумал, в сердце выносил самый горбатый на свете мечтатель, злобный, полуслепой и так далее, выдумал ради ярого торжествующего крика: "Люди! Я на самом деле - вот какой!"

Дима, не раздумывая, подхватил оброненный Саней шприц и вколол себе остаток. Что им руководило?.. Кто ж теперь знает! Никто.

Ужовы вглядывались в вечернее небо, с которого лилась вода. Солнце, так полновесно сиявшее утром, исчезло.

- Ты думаешь, нам именно сейчас надо лететь? - с опаской спросил Иван Иванович у сына. - А птица с нами?

- Конечно, с нами. Но отдельно. Её что-то зовёт в Москву. И меня зовёт. Я не думаю. Я чувствую. И точно знаю, что очень скоро что-то решится. Не знаю как, но непременно.

Птица сидела на Васькином плече, прислушивалась к чему-то далёкому, неявному, вся трепеща. Её прекрасные перламутровые крылья потемнели, напряглись. Она вся была как прозрачная струна, готовая звучать бесконечно и мощно - только дайте сигнал! Только бы вышел дирижёр к оркестру и взмахнул волшебной палочкой!

Со двора пришла Дуня, села на табурет и заплакала. Ужовы кинулись к ней с вопросами:

- Мы улетаем, ты не рада? Почему ты плачешь?

- Моя птица, кажется, тоже настроена лететь с вами, а я так привыкла к ней! У меня больше никогда не будет такой птицы! - И опять в рёв. - А Федька пропадает на работе, ну, вы знаете на какой...

Слёзы струились, образуя потоки с водоворотами.

- Радуйтесь, Дуня, что можете плакать и вообще исторгать отходы. Некоторым не так везёт, - назидательно сказал Васька и для убедительности поведал ей историю болезни Ильзе.

Дуня молниеносно успокоилась, умылась и даже улыбнулась: