Зачет по выживаемости

Гриша прекрасно сознавал, что его не начавшаяся карьера может окончиться вместе с последними гаснущими лучами солнца, если он не успеет к ночи добраться до лиан, свешивающихся с края плато. Гриша подтянулся на руках и, нащупав подошвами наклонный карниз, почувствовал себя немножко устойчивей. Теперь можно поднять голову и посмотреть, сколько еще осталось. Так… Ой, много. Не успеть. Ни за что не успеть. Метров двадцать. А до захода солнца от силы ну полчаса, много — минут сорок. Что же делать? Спускаться? Он посмотрел вниз, чтобы оцепить пройденный путь. Голова слегка закружилась. Нет, назад тем более не успеть. Он поднялся выше самых высоких деревьев. Вокруг сколько хватало глаз до самого горизонта ветер колыхал мокрые кроны. Очевидно, там, над лесом, бушевал довольно сильный ветер, от порывов которого Гришу защищал склон плато. Снова из-под полога облаков выглянуло солнце, окрасив вершины деревьев в осенние оттенки желтого с пурпурным. Картина была даже не лишена пасторального благообразия, если забыть о том, что ты висишь на вертикальной стене, костяшки пальцев содраны в кровь, кисти от того, что все время подняты, онемели, и приходится время от времени опускать их вниз и стряхивать, чтобы появилась чувствительность, прижимаясь в это время щекой к шершавому камню, дабы не потерять равновесия. И еще забыть о том, что онемела спина, и икры нет-нет, да и начинает сводить судорога. И еще не вспоминать о том, что в любой момент, если переменится ветер, тебя может оторвать от стены и швырнуть с высоты небоскреба вниз, и падать придется отнюдь не на надувную подушку, которую использовали в Астрошколе для подобных трюков. Падать придется на камни. И это будет конец.

Гриша чуть-чуть отдышался и снова посмотрел вверх. Далеко. Но выхода другого нет, надо успеть во что бы то ни стало до захода солнца. Он вдруг заметил косую наклонную трещину, что проходила немного выше того места, где застрял он. Попытка подняться вдоль нее немного удлинит маршрут, зато подниматься будет легче и значительно быстрее. Это — шанс. Можно успеть.

В глубине души он не верил, что может погибнуть. Те тридцать или сорок минут, когда шла борьба в скорости между ним и заходящим солнцем, он, цепляясь за влажные холодные неровности в скалах, обдирая кожу на ладонях о шершавые, как наждак, камни, кое-где заросшие даже здесь на высоте ползучими колючками, он не верил, что эта борьба метров с секундами может кончиться не в его пользу. До этого он всегда побеждал. Исключений не было.

Поверил он только тогда, когда солнце зашло. Еще несколько минут длились сумерки, а потом наступила кромешная темнота, изредка прорезаемая над горизонтом далекими беззвучными зарницами. Последний раз, когда Гриша поднимал голову, до нижней границы лиан, свешивающихся с края плато, оставалось метров семь. До темноты он еще успел подняться на высоту собственного тела и все. Час или около того (в темноте он потерял счет времени) он, унимая дрожь в коленях, пытался на ощупь карабкаться вверх, но дважды чуть не сорвался, а на то, чтобы удержаться, ушли остатки сил. Кроме того, переменился ветер, начало быстро холодать, и Гриша понял, что тот мизерный шанс, который оставался, у него отняли. Ночь он продержаться не сможет.

«Ну вот и все, — шепнул ему внутренний голос, — в конце концов ты сам виноват. Ты знал, на что шел».

Порывы крепнущего ветра начали отрывать Гришу от стены. Где-то далеко внизу, в невообразимой дали послышался протяжный тоскливый вой, словно в подтверждение того, что кто-то должен сегодня умереть. «Заткнись», — прошептал Гриша.

Вместе с переменившимся ветром начал накрапывать дождь, пока слабый. Капли стекали по лицу, щекам.

«Ты плачешь?» — снова внутренний шепот.

«Заткнись, сказал».

«Ты сам выбрал свою судьбу».

— За-а-ткни-ись! — заорал Гриша.

Особенно сильный порыв ветра вдруг оторвал его от скалы, одну страшную секунду Гриша балансировал в пустоте и вдруг опять ухватился за выступ в стене.

— Боже, — пробормотал Гриша. — Боже.

Дождь начал усиливаться.

— Боже, если ты слышишь меня…

Косые тяжелые струи хлестали его по щеке и плечам.

— Боже, — Гриша поднял лицо к невидимым в темноте дождевым облакам. — Если ты слышишь меня! Боже! — заорал он вверх что есть силы.

— Я клянусь тебе, боже! Ус-лы-ы-шь меня!

Он почувствовал, как по его щеке, прижатой к скале, вместе с дождем текут горячие капли.

— Я клянусь, когда я выберусь отсюда! Боже, я не хочу умирать! Если я выберусь отсюда, слышишь? Я сделаю так, если ты мне поможешь! Через десять или двадцать лет я войду в совет директоров Астрошкол! Если ты поможешь мне! Я смогу! Слышишь! Я отдам последние силы, чтобы отменить зачет! Ты слышишь меня? Я клянусь тебе! ОТМЕНИТЬ ЗАЧЕТ! ОТМЕНИТЬ! ЗАЧЕТ! ОТМЕНИТЬ!

Гриша неожиданно увидел, как тучи над ним, к которым он взывал, вдруг осветились внутренним светом.

— Боже, — прошептал Гриша, не веря своим глазам.