Зачётный профессор

— А ты заставь захотеть.

— Это невозможно.

— Ты доцент или школьница? — Владимир Петрович нахмурился седыми бровями. — Ника, когда любишь, то никогда не назовешь человека плохим, будь у него прорва недостатков, ты ему все их простишь и отнесешься к ним снисходительно. О какой же любви ты говоришь, если всегда остаёшься при мнении, что любишь плохого? Ты никогда до конца не погружаешься в любовь, ты противостоишь объекту и затаиваешься, предвкушая какое-то зло, ожидая его. Ты не пытаешься соединиться и стать союзницей для любимого человека, ты всегда по другую сторону, на которую собственноручно себя выгоняешь.

— Но это произошло после того случая…

— Так ли это? А, может, тот случай произошел, потому что ты всегда делала такую расстановку? — Сколько раз с тех пор она приходила к выводу, что первая трагедия её любви и любовью-то, в итоге, вовсе не оказалась! И сейчас, когда уже совсем забылись детали и даже малейшие чувства, Ника хорошо понимала, что ничего со своим первым парнем общего не имела, кроме секса. Ни о каком единении речи не шло. Он был говорлив и ярок, постоянно таскал её в компании своих, таких же пустых и благополучных друзей, где умные и духовные темы были не к месту, поэтому она никогда не делилась с ним своей страстью: наукой, социологией, не обсуждала с ним прочитанных книг, знала — ему это покажется глупым и ненужным, поскольку никак не относилось к материальному миру. Она часто приукрашивала стоимость своих вещей и старалась соответствовать ему, поскольку он был богаче и, несмотря на свою порядочность и интеллигентность, в упор не наблюдаемые в её бойфренде, Нике казалось, что он лучше неё и она его недостойна, даже когда замечала, что он напыщенный дурак. В конце концов, она не была с ним самой собой и постоянно осознавала, что они разные. Она даже не попыталась открыть себя ему такой, какой была. Стеснялась от неопытности, не умела, не видела смысла. И его она не принимала таким, какой он есть. Хотелось перевоспитать, научить чему-то, навязать свои ценности, чтобы перестал грезить деньгами, шмоткаим и машинами. Да, она противостояла ему и, несмотря на то, что считала себя влюбленной, никогда не бывала с ним до конца откровенной. Владимир Петрович по теням на её лице выяснил всё, что ему требовалось. — Ника, я думаю, что даже тогда тебе было больно от того, что это ты допустила ошибку. Ты себе не могла простить, а не ему. Твоя самоуверенность страдала, а не любовь. На самом деле, я думаю, от настоящей любви-то ты никогда ещё не изводилась. Да и разве можно страдать от настоящей любви? Никогда. Она приносит только счастье, иначе она фальшивая. Кто бы ни был её объектом.

— Да, и любовь — это способность, и не зависит от того, есть ли кому её дарить, — смиренно вспомнила доцент кое-что из всё того же Фромма, которым так увлекся её дражайший ученик.

— Верно, и если ты так неистово способна обожать социологию, то уж на какого-нибудь парня тоже снизойдешь, — засмеялся профессор, — если избавишься от своего эгоизма. Ты индивидуалистка, Ника. Ты считаешь, что достойных тебя мужчин не существует в природе, что все они не так умны, все очевидны и прозрачны — в большинстве, может, так и есть, — ты поставила мерилом ценности то, что имеешь сама — интеллект, и по его шкале меришь других, плевав на богатство, красоту и другие качества. Ты не допускаешь даже мысли, что кто-то дотянется до тебя, а тех, кто тянет на достойного, ты нарекаешь плохими, нейтрализуя равенство и смотря сверху вниз, чтобы тебе было спокойнее. Тогда ты не теряешь ощущения своей избранности и чувствуешь себя хозяйкой положения. Я не прав?

— Возможно, правы…

— Любви без равенства нет! Двое должны бороться с обстоятельствами, а не друг с другом.

— Значит, с моими вкусами всё нормально, и проблемы, как обычно, внутри меня?

— Думаю, что со студенческих времен ты сильно изменилась. Смогла бы ты влюбиться в того, кого любила тогда? — Ника едва не засмеялась. Она как-то видела фотографию своего бывшего в социальной сети. Округлился, поплохел, черты давно потеряли какую бы то не было привлекательность для неё, а его глаза, полные поверхностного фатовства и ограниченности, кричали Нике о том, что она была слепа в молодости. Только идиотка будет мучиться по такому типу. Что ж, а вкус-то её, действительно, изменился и тот, кто был максимально приближен к образу тех, на кого она западала в университете — Тимур, сейчас никак не смог бы пробиться в её сердце.

— Знаете, вы правы, — женщина поднялась, — мне нужно избавиться от страхов. Полюблю я кого-то или нет, всё-таки с возрастом нужно становиться добрее и мудрее. Десять лет одиночества — это большая честь тому, в ком я ошиблась…

— Опять надменность и чванство?

— Извините… — потупилась Ника, — и вообще, я пришла с тем, что мужчины плохи, а ухожу от вас с тем, что плоха я! Вы сексист, поддерживающий свой пол.