Задержка (СИ)

Девушка чуть повернулась, устроившись поудобней в руках Лисицына. Да, теперь он не за рулём, и она может ещё позволить себе такую слабость, как насладиться его нежностью и теплом, устроившись у него на плече. Почему-то именно сейчас, в почти полной безопасности, она ощущала себя максимально хрупкой, и это заставляло её бояться боли ещё сильнее, чем направленный пистолет преступника в ходе задержания.

— Юлька, ты спишь? — слышится любимый голос откуда-то издалека, и Соколова на самом деле прикрывает глаза, отрезая свой чудесный вид на окно. В салоне темно, тепло и сухо, какая-то тихая ненавязчивая мелодия льётся из колонок, а водитель не обращает на них никакого внимания, уверенно следя за дорогой, так что необходимости смотреть друг другу в лицо никакой не было.

— Нет, — всё же отвечает она. Ей кажется, что Костя вполне удовлетворён её ответом, потому что его дыхание легко щекочет ей волосы, и она ощущает слабое прикосновение губ.

— Что мы будем делать дальше? — вновь раздаётся вопрос после недолгого молчания.

— Как что? — удивляется девушка, — Полетим в Москву, будем работать над делом, раскроем его, поймаем преступника, может, получим премию, и будем расследовать новое дело…

— Нет, Юль, что мы будем делать?

Она молчит, хотя делать вид, что не слышишь вопрос, уже поздно.

— Я..Я не знаю, Костя.

И снова мелодия незамысловатой песни из радио заполняет промежуток между их краткими репликами.

— Я люблю тебя.

Юля боится этой фразы так же, как жаждет услышать, и сейчас её сердце невольно замирает, а расслабленное до этого тело напрягается. Слишком странная реакция на подобные слова от девушки. А что она может сказать? «Я знаю, спасибо»? Но это уж слишком по-свински, а сказать о своих чувствах — кишка тонка, вот почему-то каждый раз эти слова даются ей так тяжело. Да не в словах же дело, а в поступках, но и ведёт она себя так…глупо.

— Я..тоже, — запинаясь, едва слышно произносит она, но, набрав в лёгкие побольше воздуха, продолжает, — Я тоже люблю тебя, — пора признаться, и она рада, что ей не нужно встречаться с ним взглядом. Не потому, что она врёт, а потому, что говорит правду. Тогда почему из их уст эти слова звучат, как нечто печальное, словно приговор? Лисицын берёт её ладонь в свою, и Юля переплетает пальцы, не отводя взгляда от их сцепленных рук. Вот чего тебе ещё нужно для счастья, Соколова?

— Тогда почему мы не знаем, что будет дальше? — резонно спрашивает мужчина, а у неё нет ответа. Потому что будущее туманно. Потому что их будущее — вообще непредсказуемо, и этот день — как финальный росчерк под этим заявлением.

— Переезжай ко мне? — полувопрос, полупросьба, и пускай не первая в её жизни, но всё так же заставляет волноваться, и она медлит и молчит.

— Ну не хочешь, давай я к тебе? — словно заранее зная её ответ, произносит Лисицын, а слов всё нет, как и объяснений молчания.

— Костя, это… — выдыхает она. Это что? Слишком? Быстро? Неудобно? Страшно?

— В чём проблема, Юль? Мы взрослые люди, любим друг друга, нам хорошо вместе, но при этом, ты постоянно отказываешься уходить куда-то дальше, чем служебный роман, — она слышит в его голосе досаду, и ей хочется успокоить его как-то, но есть только один вариант, на который она сейчас не способна.

— Это не правда.

— Правда, правда. Не хочешь за меня замуж — ладно, я уважаю твою свободу, но почему мы не можем быть семьёй?

— Потому что.

— Соколова! — он произносит это негромко, но она всем телом чувствует, как он напряжён и возмущён, — Годы идут, а мы с тобой не молодеем, и..я хочу быть с тобой, понимаешь?

— Я понимаю, но… это наша работа.

— Какая? Быть несчастными, потому что нам ничего не мешает быть счастливыми, но мы не хотим?

— Нет. Вот как ты себе это представляешь? Что ты приходишь с работы, а я готовлю тебе ужин, мы рассказываем как друг у друга дела, вместе ездим в супермаркет, смотрим фильмы под вечер, и ты отпрашиваешься у меня на рыбалку? Так что ли?

— Хотя бы. Почему нет?

— Потому что так не будет! — она немного злится, но эта злость больше от бессилия, чем на него, — У нас другая работа. Не будет ужинов и приятных вечеров. Будут вызовы среди ночи, дежурства до утра, мы, падающие от усталости, у которых в голове крутятся только дела…

— То есть «оставить работу на работе» ты не можешь?

— А ты можешь?

— Я могу жить с этим и не делить это на две разные стороны, которые нельзя пересечь. Это не параллельные прямые, Юля, это всего лишь две части одного целого, которое составляет и тебя, и меня, помимо всех других компонентов. Мы вполне можем добавить элемент «семья».

— Брось, Костя, вот сколько счастливых семей в стенах ФЭС ты знаешь?

— Не сравнивай нас — с другими.

— Просто скажи, у кого на самом деле есть личная жизнь, вторая половинка, семья?

Он молчит, и Юля уже решает, что разговор закончен, но Костя произносит.

— У Вали.

— Она патологоанатом, — возражает она, — И ты не помнишь, какие истерики устраивал её муж, чтобы она сидела дома и занималась детьми?

— И что? Она не у нас работает что ли? У Белозёрова, у Холодова!

— Они эксперты. Они почти всегда сидят в лаборатории.