Задиры

— Он спятил. Сумасшествие проявилось в Париже, когда Юсефсон бросился бегать по городу и скупать всю парижскую лазурь, какая была в лавках. А потом поехал в Бретань с другим шведским художником. Родственники тем временем выслали за ним полицию, чтобы задержать его и упрятать в сумасшедший дом. Но по ошибке полиция забрала товарища, который с виду казался еще безумнее. Тогда Эрнст Юсефсон попросился сопровождать друга. И сам угодил за решетку.

— А кем он был, этот Юсефсон?

— Он происходил из богатой еврейской семьи.

— Вот видишь. Что может быть общего с таким у шведского рабочего?

— Выставка закрылась. Теперь там висят обычные картины. Отвлекись немного, пойдем! Ты всегда можешь сюда вернуться, как только надоест.

После дополнительных уговоров он наконец согласился. Выбрал леску и оставил все снаряжение под присмотр стоящего рядом рыбака.

Карл Гектор предупредил, что может уделить всей затее не больше получаса. Его сопротивление было мне понятно.

С самого начала искусством дорожили только аристократия и церковь. Потом интерес к нему переняла буржуазия, чтобы показать: она не хуже прежних хозяев, тоже просвещенная. Постепенно новый класс унаследовал культурную традицию.

Крестьяне также держали дома и берегли кое-какие вещи, свидетельствовавшие о их любви к прекрасному. Они любили диковинные цветы и красочных птиц на мебели, кружевные накидки невест, предметы, которыми пользовались в праздники. У крестьян, следовательно, тоже была своя старая культура, на которую они опирались еще с тех времен, когда занимались пастушеством. И только рабочие не оставили после себя никаких художественно обработанных изделий.

От рабов не осталось ничего. Даже имен, кроме немногих, попавших в судебные документы после расправы над горсткой «смутьянов» или убийц и составлявших ничтожную часть по сравнению с большинством. Следы же интереса к искусству, проявленного пролетариями, исчезли вместе с самими пролетариями. Современные рабочие относятся к искусству равнодушно, они никак не связаны с ним, да и сколь-либо выдающихся художников их среда не выдвинула. Свой комплекс неполноценности рабочие скрывают за показным или вызывающим безразличием.

Мы дошли до Национального музея.

— Вот не думал, что буду шляться по таким местам, как все эти господа, — сказал он чуть враждебно, когда мы стояли перед порталом музея, разглядывая его высокие арочные своды и колонны, изукрашенные псевдогреческими капителями, фризами и всем прочим великолепием, отягощавшим официозную архитектуру конца XIX века.

На портале выделялась пустая ниша. По-видимому, раньше там стояла скульптура в полный рост, изображавшая какого-то античного бога или богиню.

— Вон там было что-то, — сказал он, зорко углядев недостачу.

Уверен, не многие из постоянных посетителей замечали это обстоятельство.

— Там стояла скульптура. Ее, видно, сняли для ремонта.

— Не хватает ее, точно, — ответил он.

В большом зале Карл Гектор прежде всего обратил внимание на сорта камня, на мрамор и прочие строительные материалы. И проявил при этом нечто большее, чем обычную профессиональную осведомленность: ведь подобная роскошь в современном строительстве не применяется.

— Все это стоит хороших денег. Каменотесы знали свое дело…

Я воспользовался моментом и обратил его внимание на то, ради чего, собственно, возводились стены.

— Здесь, в залах, сосредоточены полотна и скульптуры за период от тысячи лет до рождества Христова и вплоть до последнего времени. В музее больше десяти тысяч картин и скульптур. И более половины не выставлено из-за недостатка места. В запасниках хранятся еще свыше ста тысяч рисунков и гравюр.

Я решил обойти тот факт, что содержимое музея с самого начала составлялось из коллекций королевского дома. Это лишь обострило бы его недоверие ко всему, что предстояло увидеть.

— Неудивительно, что тот художник спятил, — сказал Карл Гектор, сыграв на теме предыдущего разговора.

Казалось, он хотел подчеркнуть, что все здесь для него комично. Он словно говорил: «Ну и забавный же у них мир, у этих высших животных». Так мы переходили из зала в зал.

Паркет в них сиял медовой желтизной. Розеточный узор был кое-где сильно потерт шаркавшими по полам представителями класса буржуазии. Выделялись места, где посетители стояли перед особо выдающимися полотнами. Пол возле них был протерт до углублений: публика подолгу стояла, переминаясь с ноги на ногу, перед своими излюбленными творениями.

Большинство посетителей составляли почтенного вида пожилые люди. Они бывали уже в музее бессчетное число раз. Некоторые держались настоящими знатоками и не читали укрепленных на рамках табличек, чувствовали себя в музее, как дома, потому что бродили здесь с детства.