— Рад, конечно. Был с ними весь вчерашний вечер. Теперь только по субботам и воскресеньям я могу распоряжаться собой, как хочу.
Да, жизнь, видно, снова взвалили ему на плечи. В голосе собеседника не звучало ни ненависти, ни внутреннего сопротивления — лишь констатация факта.
— Ты обещал пригласить меня домой, чтобы показать, как живешь, — напомнил я ему. — Я пошел бы.
— Что ж, договорились. Сейчас схожу и позвоню, что мы придем вместе.
Он освободился от рыбалки на час раньше обычного. Мы сели на автобус и доехали до его дома на Рингвэген. Мне показалось, пригласил он меня без особой охоты, но, вероятно, не хотел нарушить слова.
— Не рассчитывай ни на что особенное, у нас все просто, — предупредил Карл Гектор.
— О чем ты говоришь? Неужели я жду приема с шампанским и икрой? Тем более в воскресенье, когда все закрыто. Хочется посмотреть, как ты живешь.
Конечно, я не думал увидеть запущенный и грязный дом и не ожидал встречи с семьей, живущей в крайней бедности. Тем не менее жилище Карла Гектора представлялось мне почему-то обставленным безвкусной дешевой мебелью, с несвежими обоями и голыми стенами. Отношения между мужем и женой предполагались если не открыто неприязненными и напряженными, то, во всяком случае, равнодушными, заношенными в течение долгого супружества. Настоящего взаимопонимания между ними я встретить не ожидал.
Когда мы расходились вечером после посещения кладбища, он обмолвился о своей жене, как о «старухе». После я вспомнил об этом. Рабочие называют жен «старухами». Они никогда не говорят «моя жена» или «моя супруга». Словно здесь проходит линия раздела между ними и прочими классами. Директор или равное по рангу лицо всегда говорит о своей половине «моя жена». Та, в свою очередь, называет его «мой муж», или «мой супруг».
Эту особенность можно объяснить. Рабочий не хочет выражаться столь же самонадеянно и самоуверенно, как то делают буржуа, и поэтому выбирает шутливое, комичное, иногда даже ироничное «старуха». Тем самым он подчеркивает, что отказывается плясать под дудку «образованных» классов. И одновременно в самом слове намечаются пути отступления; оно подразумевает, что связь между мужем и женой не так вынужденно прочна и постоянна, как требует того буржуазная мораль.
— Папа пришел! Пришел папа! — услышал я голоса детей, как только ключ повернулся в замке.
Мы вошли. Общая комната оказалась намного просторнее, чем я предполагал. Посреди стоял круглый стол с вазой, наполненной виноградом и другими плодами юга. Вокруг нее был аккуратно расставлен кофейный сервиз. Ситцевая обивка стульев отливала веселыми голубыми тонами. Мне почему-то подумалось, что на время отпуска стулья закрывали чехлами. И я почти не сомневался, что жалюзи тоже были опущены, чтобы ничто в комнате не выцвело. Во всяком случае, шторы на окнах сияли непоблеклыми красками. Ковер полностью застилал полы. С потолка свисала нарядная люстра. Обстановкой дом обязан был скорее всего «старухе». На минуту мне почудилось, что я попал в образцовую витрину на выставке-продаже.
Только небольшие детали нарушали почти идеально стандартную обстановку. Со стен, например, на меня смотрело несколько неуклюже написанных картин — не репродукций, а оригиналов, сотворенных ловкой рукой мазилы-ремесленника. На полках комбинированной стенки для книг и телевизора стояла явно не читанная популярная серия классиков, смахивавшая на муляж: до того плотно, баз намека на зазор между переплетами, сливались в один блок ее тома. Остальное место на полках занимали мелкие вещицы: украшения, цветные камешки, корни растений, бутылочки-лилипуты из-под ликера, оплетенные соломкой бутылки кьянти — все вместе производило впечатление сувениров, привезенных из деревни или заграничной поездки. Такие «личные» мелочи хранят обычно на память о местах, где побывали.
— Познакомься с моей старухой, — сказал муж. — Ее зовут Сигне. Она не привыкла принимать посторонних, не подготовившись как следует. Так что извини, если принимаем тебя запросто.
Старуха Карла Гектора оказалась все еще красивой блондинкой, на несколько лет моложе его. На ней были скромное платье и босоножки, из которых выглядывали пятки и кончики пальцев. Строгая правильность и опрятность ее домашней одежды произвели на меня должное впечатление. Хотя до полного ансамбля ей чего-то не хватало. Разве что шляпы? Мальчику и девочке, которых мы встретили в коридоре, исполнилось, как меня уведомили, соответственно шестнадцать и четырнадцать лет. Дети сильно загорели за лето и выглядели здоровыми, открытыми и многообещающими ребятами. Жаль, что, поприветствовав нас, они тут же исчезли.