Задиры

— Устраивайтесь поудобнее. Нам, сказать по правде, нечем вас угостить, — сказала жена и занялась разливанием горячего кофе по блистающим чашкам. Печенье, булочки и пирожные посыпались на меня, как из рога изобилия. Торт с градинами земляники, парившими в воздушных сливках, тоже, по-видимому, принадлежал к обычным воскресным блюдам. Пути отступления были отрезаны, я не мог не понять крывшийся за словами вопрос: «Вы убедились, как неплохо мы живем?» — и пояснение к нему: «У нас тоже есть гордость, мы — рабочие».

Обязательные для разговора темы о детях, школе, отпуске, уличном движении, погоде чинно и в должном порядке исчерпали себя. После этого я, к своему ужасу, понял, что больше нам сказать нечего. Хозяин дома превратился в полунемого. Но жена продолжала обычную, украсившую бы любую буржуазную гостиную, светскую беседу.

Она родилась в простой среде и до замужества работала. С соседями по дому она не общается, ей хватает забот о собственной семье. Я чувствовал, как сгущалось в воздухе немое желание ее мужа вернуться на мост, и понял, что заговорить о рыбалке было бы святотатством. И во мне возникло тоскливое чувство, что сижу я в не заселенной еще квартире. Образ мебельного гарнитура опять всплыл перед глазами, лишний раз подчеркнув черную неблагодарность моей натуры.

— Вы читаете книги? — спросил я, не придумав ничего лучшего, и взглянул на полупустые полки с коллекцией безделушек.

Ответ жены прозвучал заранее приготовленным:

— У меня нет времени.

Карл Гектор ответил, как всегда, за себя:

— Раньше я пользовался библиотекой, но потом бросил. В книгах редко говорится о том, что касалось бы меня. Книги слишком трудны для нас, рабочих.

— И ты из-за этого бросил читать?

— Нет.

Плевать, подумал я. Человеку необязательно бегать по музеям и продираться через книжные дебри, чтобы чувствовать себя счастливым. В конце концов, чтение только разрешает проблему свободного времени, а с понятием образованности мало что имеет общего. «Неученый может обладать интуитивной образованностью — образованием души» — так, кажется, говорили старые либералы-гуманисты со своих кафедр, когда возвещали истину в эпоху юности движения. Такова была их академическая точка зрения. Они хотели утешить «еще необразованных».

Как раз незадолго до этого мне приходилось просматривать статистику чтения книжных фондов, классифицированную по принципу социальных групп. Меньше всего читали крестьяне. На них приходилось всего две книги в год в среднем. Большой процент средних слоев населения читал двадцать пять книг ежегодно и владел в домах приблизительно пятью метрами книг. Ничтожная по численности социальная группа № 1 прочитывала не менее пятидесяти книг, включая сюда детективы.

Рабочие усердно пользовались библиотекой, и на них приходилось каждый год довольно много книг. Но неясно, сколько: они брали литературу наугад и какую-то часть сдавали непрочитанной. Определенный процент рабочего класса обладал в своих домах двумя метрами книг. Сведения статистики, конечно, ничего не говорили о степени «одаренности».

— Чтение — все равно что опиум для народа. Так, кажется, раньше говорили о религии, — сказал Карл Гектор. — Все организации и профсоюзы стараются сбагрить нам, рабочим, свою литературу. А я считаю, лучше быть необразованным, чем полуобразованным. Ведь рабочий, как бы ни старался, все равно останется полуобразованным. И все равно умники с высшим образованием будут смотреть на нас сверху вниз, переходный, мол, вид.

Слова Карла Гектора прозвучали насмешливо, но я понял его: для необразованного всегда оставалась какая-то надежда, в то время как для полуобразованного — никакой. По существу, оно, наверное, именно так. Утонченная культура существует лишь для высших классов и для людей, занимающихся ею профессионально. И «умники», как он выразился, до сих пор относятся к рабочим со снисходительным презрением. Рабочий, например, неспособен по-настоящему выучить иностранный язык, хотя бы по той причине, что ему негде им пользоваться. В крупных библиотеках рабочий неизменно теряется: у него нет нужных навыков работы с книгой. И несомненно, рабочий не располагает временем, необходимым, чтобы постичь всю глубину невообразимо сложных вопросов современной культуры. Я был согласен с Карлом Гектором и потому, что литераторы очень часто пишут на непонятном «герметичном» языке, подобно как политики изъясняются на своем: повсюду рабочего окружает идиотская тарабарщина.

— Вот ты назвал рабочего переходным видом, — сказал я и подумал: «Как же это печально. У меня бы язык не повернулся».

— А я не жалуюсь: от рабочего требуют, чтобы у него были идеалы. Но у меня нет никаких. И тот, кто требует, пусть, по мне, заливается слезами сколько угодно.

Жену, по-видимому, совсем не занимало такое направление разговора. Она была одержима желанием представить свой дом в лучшем свете. И эта одержимость мешала ей, видно, задумываться над чем-либо иным.