Загадка для благородной девицы

– Здесь нужно спуститься с дороги, – вспомнила я, увидев, что мы подошли к примеченной мною сосне.

Еще пара минут скорого шага по знакомой мне тропке, и перед глазами показалась покосившаяся черная изба, так испугавшая нас с Натали в первый раз. Она и сейчас выглядела непривлекательно: вид ее заставил меня поежиться. Однако то, как уверенно шагал к ней Евгений Иванович, придало сил.

– Снова будете ломать дверь? – уточнила я, встав за его плечом.

Но мгновением позже отметила, что дверь и не предполагала наличия замка – запиралась лишь на деревянный засов, который легко можно было отодвинуть, что Ильицкий и проделал.

Внутри царил полумрак, который рассеивал лишь слабый свет из запыленного окна и открытой двери. Копошились мыши, которых оказалось здесь никак не меньше десятка, – все рассажены по деревянным и металлическим клеткам. Пока Ильицкий рассматривал жертвенный стол у окна, я наклонилась над клетками и отметила, что в них довольно чисто, у мышей налита вода и насыпано зерно.

Кто-то был здесь очень недавно, а Лизавета никуда из дома не выходила – это точно: после смерти Максима Петровича я отслеживала каждое ее перемещение по усадьбе.

Я нахмурилась, потому как осознание того факта, что у Эйвазовой есть помощник, мне не нравилось. И с облегчением отринула мысль, что этим помощником является Ильицкий – слишком растерянным был его взгляд, блуждающий по столу с начертанными мелом символами.

Или он растерялся, увидев плащ?

Вспомнив о плаще, я прошла вперед: он уже не лежал, наброшенный на кресло, а висел на гвозде, вбитом в стену, – действительно, именно на него и смотрел Ильицкий со смесью недовольства и непонимания во взгляде.

Без слов сняв со стены плащ[30], я расправила его на том же столе и сразу увидела ярлык фирмы-изготовителя – «Сиже». Плащи этой марки, очень модной в Петербурге, дорогой и даже щегольской, носили князь Орлов и… Андрей. Я знала это наверняка, так как успела тайком рассмотреть ярлычки на плащах всех мужчин в доме. Ильицкий в дождь накидывал поверх сюртука шинель, а Вася носил туалеты куда более провинциальные по выкройкам и расцветкам.

То, что этот плащ был сшит именно у «Сиже», заставило меня не на шутку разнервничаться – мне страшно не хотелось ни в чем подозревать Андрея. Или Михаила Александровича. Впрочем, князь у́же Андрея в плечах и ниже на голову – узнать, кому этот плащ принадлежит, не составит труда.

– Наденьте это, пожалуйста, – попросила я Ильицкого.

– Вы… надеюсь, не думаете, что это я тайком хожу сюда и подкармливаю мышей?

Я качнула головой, не в состоянии говорить более обстоятельно.

Со вздохом и тоже несколько нервничая, Ильицкий набросил плащ на плечи. Я сама взялась было застегивать на нем верхние пуговицы, для чего приблизилась, потянулась к вороту, но именно это сделал тогда и Ильицкий. Руки наши неловко соприкоснулись – и отчего-то я вздрогнула, будто мои пальцы опалило огнем. Ахнув и испугавшись непонятно чего, я тотчас отпрянула. И долго не могла решиться взглянуть снова в его глаза. Я ожидала, что он гадко ухмыляется, глядя на странное мое поведение, однако ошиблась.

– Это не его плащ, – сухо произнес зачем-то Ильицкий.

Я, не сразу поняв, что он имеет в виду, отошла еще на шаг и оценила взглядом всю картину: Ильицкому плащ был несколько узковат – а вот Андрею, должно быть, пришелся бы в самый раз. А главное, по росту вполне подходил: Андрей был с ним примерно одного роста, а вот князь Орлов заметно ниже.

– Этот плащ слишком изношен и выцвел до безобразия, – продолжал озабоченным голосом Ильицкий. Снова он стремился меня убедить. – Андрей бы такое не надел даже в деревне.

– Понимаю, – кивнула я и улыбнулась.

И сама догадалась, что улыбка вышла жалкой. Что-то происходило со мной, что-то непонятное. Одно я знала наверняка – мне не было сейчас дела до этого плаща. Мне стало отчего-то ужасно неловко находиться рядом с Ильицким.

Потому, резко отвернувшись и ничего больше не сказав, я скорым шагом вышла из дома и направилась к дороге.

Глава восемнадцатая

Обратный путь я проделала за четверть часа, потому как почти бежала и мечтала только о том, чтобы Ильицкий меня не догнал, – мне нужно было побыть одной и подумать сейчас. Он же, как на грех, не отставал и все пытался сказать что-то. Уже у выхода из парка ему это удалось.

– Лида, послушайте! – догнал он меня. – Не смейте делать поспешных выводов об Андрее и в чем-то его подозревать!

– Я никогда не делаю поспешных выводов! – отозвалась я раздраженно.

– Вы постоянно их делаете!..

Но оба мы в этот момент затихли, поскольку где-то в парке за кустами раздался истеричный и взвинченный до предела голос Эйвазовой:

– Я не могу так больше! Не могу!

И, не взглянув на Ильицкого, я уверенно пошла на голос – свернула на одну из прилегающих к главной дороге аллей и сразу увидела сидящую на скамейке в зарослях сирени Лизавету. Опершись на спинку той же скамьи, за ней стоял Андрей и негромко отвечал ей что-то, как будто успокаивал.