Загадка для благородной девицы

– Прачечная там старая и лестница на чердак. Лестница обвалилась, да барыня запретила туда ходить и ключи забрала.

– Барыня, значит, запретила… – хмыкнула я и направилась на второй этаж.

Здесь я снова измерила западную стену, вдоль которой располагался интересующий меня закуток с портретом Самариной. И шагов насчитала снова двадцать девять – а дальше глухая стена с картиной. Где, спрашивается, остальные пять шагов?

Я не видела сейчас себя со стороны, но наверняка в глазах появился хищный блеск: мои подруги по Смольному говорят, что мои глаза всегда блестели, когда я вот-вот должна была найти ответ в задачке по алгебре. Вот и сейчас я была очень близка к ответу…

Первым делом я отошла от картины и внимательно рассмотрела изображенную на ней женщину. Лицо ее казалось кукольным: правильный белоснежный овал, румяные щеки, иссиня-черные брови в палец толщиной – видимо, так художник понимал женскую красоту, и о портретном сходстве едва ли приходится говорить. Пожалуй, единственное, что художнику удалось изобразить живым, так это глаза. С небольшим прищуром, холодного голубого цвета, они пристально и неотрывно смотрели, казалось, в самую мою душу. Даже сейчас, в полдень, я поежилась под этим взглядом и предпочла разглядывать другие детали.

В этот раз, при дневном свете, я обратила внимание, что Самарина изображена на софе, которая и сейчас стоит в гостиной, а на коленях держит кошку. Еще одна кошка находилась у подола ее платья, и рядом на софе лежала парочка – кажется, Самарина, как и всякая уважающая себя ведьма, любила кошек, усмехнулась я.

Оставалось понять, почему сей портрет – бывшей хозяйки и крайне неприятной женщины – Эйвазовы за девятнадцать лет так и не догадались снять со стены? Потому, наверное, что им это не удалось – других причин я не видела.

Тогда я поднесла пламя свечи к раме картины, и у меня даже сердце забилось чаще, когда оно задрожало от сквозняка, который сочился сквозь щель между рамой и полотном. За картиной была пустота – потайной ход! Очевидно, что именно им Эйвазова пользовалась для своих прогулок, ведь ее комната крайняя от закутка. А вот пройти ночью по всему коридору до парадной лестницы и остаться незамеченной практически невозможно.

Я готова была спорить, что лестница за дверью в кухне починена уже давно – таким образом, Эйвазова спускалась по потайной лестнице в кухню, уже пустую ночью, оттуда на веранду и, незамеченная ни домашними, ни лакеями, ни сторожем, что сидел у парадного входа, уходила в парк.

Правда, у меня не получалось пока отворить потайную дверь, но это уже не столь важно…

У меня было еще одно дело. Некоторые сочли бы его крайне рискованным, но я позаимствовала на кухне нож, уложила его в ридикюль и считала, что обезопасила себя даже на самый непредвиденный случай. В этот же ридикюль я высыпала весь запас своих шпилек для волос и направилась в дальний угол парка – к фонтану.

* * *

Мною было сломано уже пятнадцать шпилек и два ногтя, но я не сдавалась и продолжала ковыряться в навесном замке на воротах. Три шпильки назад я наконец поняла механизм работы этого замка и рано или поздно должна была справиться – я не сомневалась.

– Вам помочь? – раздалось позади.

От неожиданности я ахнула и сломала очередную шпильку. У фонтана стоял, опираясь на трость, Ильицкий. Он снисходительно улыбался и смотрел на меня. Судя по всему, давно уже смотрел. Я чувствовала себя в глупейшем положении… Но, как говорят русские, решила сохранить хорошую мину при плохой игре.

– У вас есть ключ? – осведомилась я с натянутой улыбкой.

Он вздохнул и начал приближаться.

– Натали успела просветить меня, что вы нашли за этими воротами и за каким занятием застали Лизавету Тихоновну, – отозвался он вместо ответа. – Вы рассчитываете найти там что-то еще более интересное?

– Рассчитываю, – без тени сомнения ответила я. – Этих мышей кто-то должен был приносить в избу, а мадам Эйвазову, занимающуюся ловлей грызунов самостоятельно, я представляю с трудом.

Ильицкий помолчал еще немного, потом с ленцою и тяжелым вздохом оглянулся по сторонам. Убедился, что рядом никого нет, и просунул свою трость под дужку замка. Приложив усилия, нажал на нее, словно на рычаг, и что-то внутри механизма треснуло.

– Придется сказать, что кто-то из дворовых нахулиганил… – сказал он, проходя сквозь приоткрытую створку.

Я не знала, что делать, – ворота открыты, но идти по пустынному парку с этим человеком мне совершенно не хотелось.

– Откуда вы узнали, что я здесь? – спросила я, пытаясь скрыть волнение и мечтая, чтобы кто-нибудь вышел сейчас к фонтану – тогда прогулка сорвалась бы сама собой.

– Ваша сестра по науке совать свой нос в чужие дела, Дашутка, сказала, что видела, как вы уходили в парк. Вы мне нужны для разговора. Кроме того, мне тоже любопытно взглянуть на те бочки, наполненные кровью, что описывала моя кузина. Пойдемте же, я не кусаюсь.

Тут я вспомнила про нож, лежащий в ридикюле, прижала сумочку к себе, и мне стало несколько спокойней.