О драке между ее сыном и Андреем Людмила Петровна так и не узнала: тем, кто не был свидетелем сцены на заднем дворе, Андрей сухо объяснил, что упал. Он еще и вынужден был слушать ее упреки по поводу того, что ходить нужно аккуратней и смотреть под ноги, а то приходится доктора Берга по всяким пустякам дергать. Зато Натали мне поведала, что, когда Людмила Петровна увидела разбитую губу своего обожаемого Женечки, с ней случилась очередная истерика и она рвалась тотчас выписать рабочих, которые начнут перестраивать «эту ужасную лестницу», с которой якобы упал Ильицкий.
– Маман, прекратите! – Со слов Натали, он впервые в жизни заговорил с матерью на повышенных тонах. – Это не ваш дом, и ничего перестраивать вы здесь не будете. И вообще собирайте вещи – отныне вы будете жить со мной в Петербурге!
А потом ушел, хлопнув дверью и оставив мать в недоумении и слезах.
Натали, впрочем, тоже не собиралась злоупотреблять гостеприимством мачехи: сразу после девятин она намеревалась вернуться в Смольный. И даже сравнительно спокойно приняла тот факт, что по окончании института ей придется искать средства к существованию.
– В Большой Масловке есть сельская школа, – взвешенно рассказывала мне о своих планах Натали, – ее начальник, Митрофан Семенович, учил меня грамоте и привозил книжки, когда я была маленькой. Как думаешь, он не откажется взять меня учительницей? Мне, наверное, понравится возиться с малышней. Ты же знаешь, Лиди, как я люблю детей…
– Натали, ну что ты говоришь такое?! – Право, я пришла в ужас от ее слов. – Отец оставил тебе приданое: ты выйдешь замуж – тебе не придется работать!
Но подруга опустила голову и твердо заверила меня:
– Никогда не выйду замуж! Все мужчины такие… Андрей не любит меня. – Она всхлипнула, и я подошла к ней и обняла за плечи.
– Не все мужчины такие, – я поспешила направить ее мысли в нужное русло, – уверена, где-нибудь нас с тобой уже ждут те самые принцы на белых конях…
Последнее время я редко говорила на родном языке, но эту фразу умышленно произнесла по-французски[32]. Натали, разумеется, меня поняла, только отреагировала странно.
– Даже не говори мне о Мише! – неожиданно вспылила она и, стряхнув мои руки с плеч, отошла к окну. – Он все ходит и ходит за мной! И молчит! Что ему нужно?
Ильицкого я не видела весь день. У меня даже создалось впечатление, что он прячется от меня. Да и я не горела желанием увидеться: едва услышав его голос, старалась скрыться. О чем, собственно, нам было говорить? Вчера ночью он вполне ясно дал понять, что более чем на месяц я его заинтересовать не смогу, а я объяснила, как сумела, что меня это не устраивает. Какие еще могут быть неясности? Теперь нужно дождаться девятин, уехать в Петербург, и, даст бог, вскоре за каждодневными хлопотами я обо всем забуду.
Лизавета все же была права: зачем он мне? Мало мне своих забот, чтобы и из-за него еще мучиться? Я даже хотела зайти к Эйвазовой и донести эту мысль, чтобы она была спокойна, но Лизавета меня и на порог не пустила.
– Уходите! – донесся до меня из-за двери ее глухой и взвинченный голос. Кажется, она плакала.
– Лизавета, откройте, я хочу сказать вам всего пару слов…
– Я же сказала, убирайтесь вон! – выкрикнула она более звонко, даже истерично. – Оставьте меня в покое!
Почему-то у меня мелькнула мысль, что она снова творит что-то со своими травами… а то и мышами. Судя по голосу, она была сама не своя. Больше я войти не пыталась.
Кажется, Эйвазова так и не спустилась из своих комнат до самого вечера и действительно была в дурном расположении духа. Возвращаясь в свою спальню после ужина, я застала у ее двери плачущую Дашу.
– Что случилось? – насторожилась я.
Даша не просто плакала, а тряслась от глухих рыданий. Увидев меня, девушка всхлипнула и замотала головой, пытаясь сказать, что ничего не случилось, а потом бросилась бежать к парадной лестнице.
Помедлив лишь секунду, я спешно направилась за ней, потому как невозможно было не заметить горящую красным щеку на хорошеньком лице девушки. Дашу кто-то ударил.
Я пыталась ее остановить, но мне это так и не удалось, пока обе мы не спустились в тускло освещенный служебный коридор, вдоль которого располагались комнаты прислуги. Только тут Даша остановилась и показала мне заплаканное лицо.
О, да… ее действительно ударили – причем не легонько. Бедняжка.
– Что случилось? – спросила я снова, подходя ближе к девушке и пытаясь рассмотреть ссадину. – Кто вас так?
– Я… я ничего не сделала, – Дашу снова начало трясти, – просто убирала в ее комнате…
Я уже поняла, что она говорит об Эйвазовой. И видимо, Даша не просто убирала – я и раньше слышала, что Лизавета слишком ревностно относится к своим вещам. Но чтобы так… право, это слишком.
– Мне нужно собрать вещи и уйти, Лидия Гавриловна, барыня рассчитали меня… еще она сказала, что отберет Митеньку… Лидия Гавриловна, что мне делать? – Девушка бросилась мне на шею – у нее была настоящая истерика.
– Во-первых, успокойтесь! – велела я, толкая наугад одну из дверей.