Все это вскружило им голову, и бутылка настоящего шотландского виски, которое пройдоха Бакхауз умудрялся доставать по каким-то свои каналам, оказалась весьма кстати.
Пили они почти что по-русски, закусывая постными бутербродами из столовой управления, чудом обнаружившимися у Курмиса лимоном и дежурной плиткой шоколада. Как и следовало ожидать, крепчайший шотландский градус победил железный немецкий желудок, после чего никто из них до самого вечера так и не взялся за работу. Уже в самом конце дня, когда кабинеты управления опустели, Курек титаническими усилиями вымучил из себя радиограмму, и в Москву полетело очередное сообщение:
«Мы гордимся вашей блестящей работой. В полном объеме подключайте к ней Гальфе. Поступающая от вас информация заслуживает самой высокой оценки. В связи с исключительной ценностью Л. в интересах максимального использования его возможностей необходимо в ближайшее время направить к нам Волкова. Вместе с ним переправьте фото Л. для оформления ему американского паспорта. На время отсутствия Волкова поручить Гальфе работу на рации. О дате отправки Волкова сообщите дополнительно. Да поможет вам Бог!»
Затея с Волковым особой радости в Москве не принесла. В который уже раз гитлеровская разведка подкладывала им жирную, истинно немецкую свинью. С одной стороны, невыполнение приказа об отправке Дуайта в Берлин, вне всякого сомнения, вызовет такие подозрения, после которых на радиоигре можно смело поставить большой крест. С другой стороны, подчиниться — это крайне рискованно. Несмотря на то что Дуайт давно отрезал себе все пути назад, угроза провала операции сохранялась. Там, в Берлине, он не будет чувствовать поддержки, и если костоломам из гестапо вдруг вздумается устроить ему серьезную проверку, то за ее результаты трудно поручиться. В мрачных подвалах Мюллера даже у самых несговорчивых порой развязывались языки, и рассчитывать на то, что Дуайт устоит, со стороны Барышникова и Утехина было бы верхом наивности.
Но главная для них проблема заключалась вовсе не в надежности Дуайта, а в фанатике Гальфе. Тот, несмотря на все усилия следователя, продолжал упорствовать, отказываясь идти на какой бы то ни было контакт, поэтому не могло быть и речи о его использовании в качестве радиста.
Получался замкнутый круг, из которого контрразведчики пока не могли найти выхода. Под Барышниковым жалобно скрипнул стул, он не выдержал, вскочил с места, нервным шагом прошелся по кабинету и в сердцах сказал:
— Вот сволочи! Просто загоняют нас в угол! Что будем делать, Георгий Валентинович?
— Думать, Владимир Яковлевич! Думать и еще раз думать! — с ожесточением произнес Утехин.
— Легко сказать. Думай не думай, а гонца в Берлин посылай.
— А может, без него обойдемся?
— Это как же?! «Похоронить», что ли?
— Хочешь пойти по варианту с Делле? — предположил Утехин.
— Черт его знает! В конце концов, не посылать же его в Берлин? Там и не такого, как Дуайт, расколоть могут. А что они из него вытащат? Представляешь!
— Но и «похоронить» тоже не лучший выход. Только с Делле еле-еле отбрыкались, а уж второй раз в Берлине нашу «лапшу» с гибелью Волкова вряд ли проглотят. Впрочем, если и проглотят, то на Гальфе мы однозначно провалимся.
— Вот так ситуация! Куда ни кинь — везде клин! — в сердцах сказал Барышников.
— Слушай, Владимир Яковлевич, а чего мы раньше времени дергаемся? Мало ли что им в «Цеппелине» хочется! Линию фронта перейти — это тебе не по улице Горького прогуляться, тут нужна серьезная подготовка.
— Предлагаешь на этом потянуть резину?
— Почему бы и нет?! Недели две, как минимум, выиграем, а за это время, глядишь, что-нибудь да придумаем, а пока поблагодарим Курека с компанией за «сердечную заботу», мать их в дышло…
— Ну уж нет! Теперь они благодарностями не отделаются, — повеселел Барышников. — Пусть лучше побольше денег готовят — Леонов просто так, за голое гитлеровское «спасибо» работать не будет.
— Само собой разумеется, — согласился Утехин, — а заодно сообщим, что отправку Волкова организуем, используя возможности Леонова.
— Командировка на фронт?!
— Да, на фронт, а там мало ли что может случиться! Как говорится, на войне как на войне — бомбежка, артобстрел.
— Но совсем Волкова «убивать» мы не станем, — предложил Барышников и широко улыбнулся.
— Конечно! Но поваляться в госпитале ему, возможно, придется, — кивнул Утехин.
На этом, возможно, не самом лучшем решении они и сошлись, доложив о нем Абакумову. Тот не высказал принципиальных возражений и утвердил текст радиограммы в «Цеппелин»:
«В ближайшее время, используя возможности Л., планируем отправить Волкова в командировку на фронт. Переход намечаем осуществить на северном участке Западного фронта. При нем будут фотография Л. и ряд материалов по железнодорожным перевозкам за апрель».
В Берлине немедленно откликнулись на это донесение:
«С нетерпением ждем Волкова и материалы. После перехода линии фронта для связи с нами пусть использует пароль “Псков”. Без лишней необходимости не злоупотребляйте возможностями Л.».