Загадка для Гиммлера. Офицеры СМЕРШ в Абвере и СД

Затем в течение полумесяца между группой «Иосиф» и «Цеппелином» шел дежурный обмен радиограммами. Тон их был нейтральный — в Берлине решили не накручивать нервы своим агентам и терпеливо дожидались переброски Волкова. Май подходил к концу, а он, несмотря на то что радиограмма о его командировке на фронт ушла еще шестнадцатого числа, так и не дал о себе знать. В Берлине забили тревогу. Закончилась эта нервотрепка только в начале июня, после того как Бутырин сообщил о тяжелой контузии Волкова при бомбежке эшелона, в котором тот ехал на фронт. С этого дня Курек перестал напоминать о Берлине, и в операции снова наступила пауза, но долго, тем более после «выздоровления и выписки из госпиталя» Волкова, она продолжаться не могла.

Доклад зафронтового агента Северова о пребывании в тылу противника

Двенадцатого июля в кабинете Абакумова в очередной раз собрались руководители операции. Он внимательно прочитал последнюю докладную по радиоигре «Загадка», поднял голову, с хитроватым прищуром посмотрел на Барышникова с Утехиным и спросил:

— Не заскучали еще?

— С фрицами особо не заскучаешь, Виктор Семенович, но с операцией дальше тянуть не стоит, надо поиграть в активность, — первым ответил Барышников.

— Конечно, уже назрело время сделать пару активных ходов, — поддержал его Утехин.

— А что ты предлагаешь, Георгий Валентинович? — Абакумов подался к нему своим крупным телом.

— Вариантов у нас немного, пожалуй, всего два, — рассудил тот. — Первый — снова готовить серьезную дезу и второй — под какую-то приманку вытащить сюда зверя покрупнее, чем Гальфе.

— Зверя это хорошо! А если попробовать заманить, как ты говоришь, зверя вместе с самолетом и командой? — предложил Абакумов.

— Вряд ли в «Цеппелине» просто так рискнут целой спецгруппой, — усомнился Утехин.

— Да и ради чего, если они и так все исправно получают по рации? — недоуменно пожал плечами Барышников.

— А вот здесь, Владимир Яковлевич, ты попал в самую точку! Вот это самое «ради чего» мы и должны придумать, — наседал на своих подчиненных Абакумов.

— Ну, тогда остается только один выход — сообщить в Берлин «горящую» и «сверхважную» информацию, — заключил Утехин.

— Георгий, но для этого же есть эфир! — возразил ему Барышников.

— В принципе, да, — вынужден был согласиться тот.

— Значит, надо устроить так, чтобы они из кожи вон лезли, чтобы только добыть ее. Только в этом случае они пришлют все то, что мы затребуем, — стоял на своем Абакумов.

— Это что же? Предложить им все карты Генштаба?! — озадаченно спросил Барышников.

— Все не все, но в дезе должно быть столько фактуры, чтобы ее невозможно было передать по рации.

— В принципе, у Леонова под рукой есть куча всяких таблиц с данными, куда и какие танки, орудия, ГСМ, боеприпасы и всякое такое прочее направляется на фронт, — вспомнил Утехин.

— Мысль хорошая! — одобрил Абакумов. — Но это, пожалуй, мелковато будет, тут требуется нечто более существенное и масштабное.

— Виктор Семенович! — просиял вдруг Барышников. — А если подсунуть им план всех военных перевозок за квартал? Там такая «простыня» получится, что в нее весь «Цеппелин» можно будет завернуть!

— Молодчина, Володя! Это как раз то, что надо! — оживился Абакумов. Не задерживая больше у себя офицеров, он распорядился: — Детали проработаете уже без меня и готовьте радиограмму в Берлин. Я завизирую.

Через три дня, 15 июля 1944 года, от группы «Иосиф» в Берлин полетела следующая радиограмма:

«У Л. имеется план воинских перевозок август, сентябрь и октябрь. По его словам, пользуясь им, можно определить направление основных потоков военных грузов, их количество, характер, размеры и т. п. После долгих уговоров Л. согласился, чтобы мы в его присутствии произвели фотосъемку материалов, с условием вручения ему 15 тысяч долларов наличными и чека на 25 тысяч долларов в одном из швейцарских или американских банков. Открывшейся возможностью Л. будет располагать только до 19 июля. 20-го утром он возвратит план руководству, и больше такой возможности не представится».

Это действительно была убойная информация, она, как горячий блин, жгла руки Куреку, пока он летел с ней по лестницам к кабинету Эрнста Кальтенбруннера. Тот проводил совещание, но ради такого важного сообщения прервал его. Курек положил перед ним на стол расшифровку радиограммы, сделал шаг назад и, пожирая шефа глазами, остался стоять по стойке «смирно». Буквально сразу брови Кальтенбруннера взлетели вверх, и дрогнувшая рука провела жирную черту под первой строкой. Не дочитав радиограмму до конца, он лихорадочно схватил трубку прямой связи с Гиммлером и поднял ее. Через мгновение в кабинете ровно зазвучал лишенный интонаций голос рейхсфюрера. Курек вытянулся в струнку и превратился в слух.

— Гиммлер у аппарата.

— Прошу прощения, что беспокою вас, мой рейхсфюрер, — извиняющимся тоном заговорил Кальтенбруннер.

— Оставь эти телячьи нежности, Эрнст. Для тебя я всегда свободен, — по-свойски сказал тот.

— Мой рейхсфюрер, получена чрезвычайно важная информация от нашей агентурной группы «Иосиф», что работает в Москве…