Загадка Фестского диска и змеепоклонники

На середине поля — человек, весь испещренный красными полосками, что, по Зелеру, обозначает «нечто, долженствующее родиться», «душу, которая еще не обрела тела». Руки человека связаны шнуром, скрученным из двух нитей, — стало быть, он играет здесь роль будущей жертвы, пока еще бестелесной, существующей только в генах. Текпатль — жертвенный нож из обсидиана — вскрывает ему грудь, высвобождая эти гены. Они покрываются кровью-телом и рассеивают маленькие ярма и палочки хромосом. Человеку предстоит родиться благодаря принесению в жертву своих генов — своих божков.

Так что этого человека, обретающего тело в результате прохождения мяча-змея сквозь кольцо драгоценного камня, можно понимать как финал мистерии оплодотворения, разыгрываемой на поле.

Особую конфигурацию поля стадиона поясняют многочисленные рисунки в кодексах Нутталь и Виндобоненси, на которых оно составлено из «четырех колеров» и более чем наполовину покрыто многоцветными полосами, что может указывать на родственность его вида и значения знаку оллин и уподобление его абрису пары хромосом.

Следовательно, все элементы богослужения-игры, отправляемого столь своеобразно, отражали у древних мексиканцев генетическую информацию, заключенную в лентах ДНК, хромосомах, и ее «запуск в действие».

Придя к такому выводу, я, однако, был далек от мысли, что речь здесь идет об оплодотворении как соединения сперматозоида с яйцеклеткой. Собственно, во всех известных мне изображениях нет прямых, однозначных указаний на то, что древним мексиканцам были известны существование сперматозоидов и их морфологическая форма. Хотя действие их было им понятно. Недаром с древних времен мужское семя приравнивалось к живой воде.

Так или иначе, игра в мяч символизировала начало жизненного процесса в яйцеклетке. Отсюда и ее значение в жизни. Похождение мяса сквозь кольцо обещало поддержание, продление жизни, ее обновление, сулило возрастание урожаев, крупный приплод и обилие всего. А эти высшие и всеобщие цели на благо мира, людей, а возможно и всей Вселенной, конечно же стоили единичной жертвы.

И еще: общественный характер игры говорит о том, что она не была ни ворожбой, ни попыткой прочесть «предначертанное». Напротив, от нее в чем-то зависело будущее. Сверхусилия игроков и страстные желания зрителей были внутренней работой на будущее, нравственной заботой о будущей жизни, о ее благополучном продолжении. Поэтому, возможно, я не очень преувеличивал, сравнив эту игру в мяч с мобилизующим «насыщением» Солнца путем кровавых жертвоприношений. Более того, не исключено, что эта игра подготавливала сознание народа к таким жертвам, затем она приучала людей к мысли, что необходимы постоянные усилия, постоянные действия каждого человека на благо жизни.

Когда ацтеки начали увеличивать количество жертв, никто не подверг сомнению цель: она не вызывала сомнений, потому что уже много веков назад прочно вошла в общественный канон мышления.

Наряду с временным аспектом этого биологического мышления существовал еще аспект территориальный. У меня была масса подтверждений тому, что элементы религии-биологии распространены в Южной Америке, на территории Перу и через Центральную Америку проникли в Северную Америку, до нынешней границы Мексики и Соединенных Штатов. Конечно, эта условная линия не имела никакого действительного значения, поэтому неудивительно, что, сравнив материалы, собранные на территории США и Карибских островов, с перуанскими, я нашел в них удивительное тематическое соответствие. Этими материалами были

НАСКАЛЬНЫЕ РИСУНКИ

в калифорнийских горах Санта-Барбара, Санта-Сузана, Сан — Эмидио, а также Сьерра-Невада в районе Туларе и, наконец, в Перу. Достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться в их важности для хода моих рассуждений. Их были десятки тысяч — в каменных нишах, гротах и пещерах, нарисованных яркими красками до и после испанского нашествия.

Не знаю, рассматривал ли их кто-нибудь из исследователей под таким углом зрения, но я за короткое время смог составить большую сравнительную таблицу чуть ли не идентичных символов в кодексах миштеков и в горах Калифорнии. Это прямо указывало, на какой территории жили люди, исповедовавшие «биологическую религию». Но теперь меня интересовали не сопоставления: они могли стать обширной темой сами по себе. Зная, что уцелело всего несколько экземпляров кодексов, я понимал, что в них наверняка только часть символов — понятий, которыми владели создатели этих книг. На скалах же символов было превеликое множество: сотни тысяч! Не только хорошо известные по миштекским пиктограммам, но и масса других, и, что самое главное, те и другие были стилистически иными, в совершенно особенных сочетаниях, композициях и сценах. А это не только могло существенно расширить знание об уже известном, но и позволяло расшифровать еще непонятное.