Загадка гибели линкора «Новороссийск»

В то же время, когда начальник штаба 170-й бригады капитан 2-го ранга Баранник пытался вмешиваться в процесс управления авианесущим крейсером «Киев», то командир — капитан 1-го ранга Юрий Соколов, с трудом сдерживая гнев, рычал: «Вахтенный офицер, запишите в вахтенный журнал — “в управление кораблем вступил начальник штаба бригады ”». И, как правило, после этого «предложения» у Баранника пропадало желание «порулить» авианосцем. А бывало и так, что Юрий Георгиевич в приступе гнева в ответ на безграмотные «рекомендации» начальника штаба, пользуясь тем, что был старше Баранника по званию, посылал его «в бога и в мать». Правда, после подобных эпизодов долго в должности командира авианосца капитан 1 — го ранга Соколов не задержался.

Эти эпизоды из своей непростой корабельной службы я привел к тому, что, окажись на месте Николая Никольского Юрий Соколов, то мало бы Виктору Пархоменко не показалось. И угрозы оружием не остановили бы его. Если бы Соколову в критической для корабля и экипажа ситуации начальник любого уровня мешал бы выполнять уставные обязанности, он пинками согнал бы его с мостика и руководил спасением корабля.

Кстати, за примерами не нужно было так «далеко» ходить. Примерно таким же характером и таким же крутым нравом обладал капитан 1-го ранга Юрий Зиновьев, которого мы уже упоминали в ходе повествования. На этой почве между Зиновьевым и адмиралом Октябрьским неоднократно возникали «диспуты» по методике боевого управления крейсером «Молотов» или линкором «Севастополь». И почему-то эти споры адмиралу Филиппу Октябрьскому не очень нравились. А кому из начальников понравится, когда твой подчиненный аргументированно, в резких тонах убеждает тебя в профессиональной некомпетентности.

Должно быть, Николай Иванович Никольский, воспитанный в интеллигентной семье, на подобный стиль поведения не мог решиться. А жаль — линкор уже было не спасти, а людей бы спас.

Однако продолжим.

В течение последних шестидесяти лет традиционно упускается ряд организационных элементов, предусмотренных корабельным уставом, но по разным причинам «упущенных» на линкоре «Новороссийск». При объявлении боевой тревоги экипаж прибывает на свои боевые посты, производит доклады и действует согласно расписанию по боевой инструкции. Мы можем, ведомые праведным гневом, в сотый и тысячный раз задавать вопросы — почему командующий флотом по прибытии на линкор не поднялся на ГКП или, если угодно, на ФКП? Почему прибывший на линкор начальник штаба эскадры также не организовал свой командный пункт на ФКП? А не стоит ли для начала выяснить, почему на том же ГКП уже через час после взрыва, кроме матросов и старшин, расписанных в этом посту по боевой тревоге, не оказалось никого из офицеров линкора? Согласно тому же расписанию по боевой тревоге в ходовом посту должен был находиться корабельный дирижер с журналом боевых действий, за пультом управления рулем должен был находиться старшина команды рулевых, в штурманской рубке, смежной с ходовым постом, должен был занять свое место командир БЧ-1 или один из его заместителей — младших штурманов, в рубке сигнальщиков должен был находиться старшина команды. Возглавлять расчет ГКП до прибытия командира должен был старший помощник командира корабля. Он же должен был принять доклады от командиров боевых частей. Как следует из воспоминаний бывшего парторга линкора Ходова, по тревоге на ГКП прибыл капитан 2-го ранга Сербулов. Он же, выполняя боевую функцию старшего помощника и старшего на корабле, произвел доклад оперативному дежурному флота. Принимая доклады и по возможности оценивая ситуацию, он, похоже, был готов предпринять меры по спасению корабля. Но, как уже говорилось, спустившись на ют для доклада обстановки командующему, Сербулов более на ГКП не возвращался. И этот факт был поставлен ему в вину.