— Но позвольте вам напомнить, что это преступление — быть соучастником до или после убийства, — с неким торжеством заявил поверенный.
— О, я не собираюсь заходить настолько далеко, — возразил мистер Мэнли. — Человек может полностью одобрять убийство, не будучи готовым способствовать его совершению.
Мистер Флексен засмеялся и сказал:
— Я понимаю точку зрения мистера Мэнли. Иногда я ощущал желание быть судьей, а не только следователем — особенно на Востоке.
— И вы следовали своему желанию, — сказал мистер Мэнли с благожелательной уверенностью.
—
— Война перевернула все. Я никогда не слышал подобных идей до войны, — проворчал поверенный.
Когда Холлоуэй принес кофе и сигары, в комнате стояла тишина. Когда он удалился, мистер Флексен произнес почти раздраженно:
— Просто удивительно, что лорд Лаудуотер сохранил так мало бумаг.
— Не знаю, — беспечно обронил мистер Мэнли. — В течение тех шести месяцев, что я здесь, мы никогда не испытывали нехватки в бумагах. Мне казалось, он сохранил все бумаги, которые были необходимы.
— Мне кажется очень странным уничтожение его расчетных книг, — заметил поверенный. — Человек обычно хочет знать, как он потратил свои деньги в определенном году.
— Уверен, что я не хочу этого знать, — возразил мистер Мэнли. — И, конечно, не особенно приятно иметь на виду расчетные книги.
— Однако они могли бы оказаться очень полезными в этом случае, — возразил мистер Флексен. — Конечно, они не поведали бы нам чего-то, что мы рано или поздно не сможем выяснить, но они могли бы сберечь нам немало времени и сил. Они могли бы навести нас на след другой юридической фирмы, которая выполняла для лорда Лаудуотера определенное задание.
— Что ж, ни одна фирма, кроме фирмы мистера Каррингтона, не выполняла для него никаких заданий за последние шесть месяцев, — заявил мистер Мэнли, поднимаясь. — Я хочу воспользоваться лунным светом и прогуляться, так что оставлю вас продолжать работать над убийством. А пока я прощаюсь.
Он медленно вышел из комнаты, и, когда за ним закрылась дверь, поверенный серьезно произнес:
— Ненавижу чудаков.
Его слова прозвучали искренне.
— О, не думаю, что он чудак, — снисходительно сказал мистер Флексен. — Он слишком умен, вот и все.
— Нет ничего настолько опасного, как слишком много ума. Это всегда доставляет неприятности другим людям, — заметил поверенный. — Вы думаете, он действительно что-то знает?
— Что-то он знает — хотя, думаю, ничего действительно значимого, — ответил мистер Флексен. — Но, полагаю, вы заметили, что ему нравится чувствовать себя важной персоной. И то, что он знает, что бы то ни было, помогает ему чувствовать себя таковым. От этого нет вреда. Кстати, наблюдалось ли в семье леди Лаудуотер какое-нибудь психическое заболевание?
— Нет, я никогда не слышал об этом, и почти наверняка узнал бы, если бы что-то подобное имело место, — с некоторым удивлением ответил поверенный.
— Вы правы, — согласился мистер Флексен.
— К слову, как вы поладили с газетчиками? — поинтересовался поверенный.
— Я запустил дело так, что их действия будут очень полезны для меня, и в то же время я дал им именно то, что они хотели. Я также думаю, что, когда они полностью опубликуют ту историю, что я предоставил им, то, скорее всего, они закроют дело — разве что нам действительно удастся раскрыть его. Я постарался обратить их внимание на то, что приговор коронерского жюри присяжных — пример упертости и глупости и что они поймут, насколько маловероятно добиться осуждения за убийство с подобным медицинским заключением, если мы полностью не раскроем дело.
— Но все-таки в газетах поднимется ужасная шумиха, — заметил мистер Каррингтон с недовольством поверенного, который всегда делает все возможное, чтобы избежать ужасной газетной шумихи.
— О да. Это была необходимость. Благодаря этой шумихе я надеюсь получить доказательства, которые раз и навсегда разрешат вопрос — во всяком случае, по моему мнению, — был ли лорд Лаудуотер убит или нет.
— Но, конечно, у вас нет сомнений на этот счет? — резко спросил адвокат.
— Совсем небольшие, и тем самым я могу избавиться от этих сомнений, — ответил мистер Флексен.