Загадка Лаудуотера

Мистер Флексен был еще более удивлен, обнаружив Джеймса Хатчингса, все еще довольно бледного и изможденного, но достаточно спокойного и владеющего собой, который надзирал за прислуживающими за ужином Уилкинсом и Холлоуэем. Кроме того, ему понравилось то, как тот говорил с Оливией и смотрел на нее. На взгляд мистера Флексена, у Джеймса Хатчингса был вид по-настоящему преданного пса, и он был склонен изменить свое мнение о нем к лучшему.

Очевидно, Оливия тоже узнала, что о Хатчингсе стали болтать, и решила таким способом проверить эти сплетни. Это был великодушный поступок. В то же время он вполне мог поверить в то, что Оливия могла — конечно, бессознательно — быть на стороне убийцы такого мужа, какой был у нее.

Благодаря неоценимому чувству уместности мистера Мэнли по поводу ужина не было ограничений. Он решил, что они — три светских человека, ужинающие вместе, и тот факт, что три дня назад в доме произошло убийство, а утром были похороны, не должен нарушить их надлежащую невозмутимость. В то же время приличия должны быть соблюдены — за столом не должно быть никакого смеха.

Поэтому мистер Мэнли взял разговор в свои руки и продолжать держать его нить в своих руках. Мистер Флексен был несколько удивлен тому умению, с которым он это проделывал; снова и снова он чувствовал, будто лично он проделывал трюки на ослабленном канате, но благодаря мистеру Мэнли ему не грозило падение. Они говорили на общие темы, к которым прибегают люди, у которых нет широкого круга общих знакомых. Все трое с полной солидарностью ругали политиков, с той же солидарностью ругали британскую драму и с не меньшей солидарностью ругали кубистов, вортицистов и новых поэтов. У мистера Флексена было странное чувство, что они вели себя с полнейшей естественностью и приличием, что по-настоящему их занимали политики, британская драма, кубисты, вортицисты и новые поэты, а вовсе не судьба убийцы покойного лорда Лаудуотера. Через некоторое время он обнаружил, что действительно соперничает с мистером Мэнли в попытке показать себя как человека по меньшей мере с теми же проницательностью и интеллектом.

Оливия говорила немного — ей никогда не было это свойственно. Но она проявила быстроту понимания и здравость суждения, которое поощряло к разговору других. Все это время она наблюдала за мистером Флексеном и оценивала его. Он не сразу это понял. Было вполне очевидно, что их разговор пошел ей на пользу. Когда она вышла к ужину, то, по мнению мистера Флексена, выглядела подавленной. Однако вскоре она уже выглядела так, как и решила выглядеть — самой собой. Когда незадолго до девяти часов она покидала их, то выглядела самым очаровательным, благожелательным и к тому же беззаботным существом в мире.

Когда за ней закрылась дверь, показалось, что она забрала с собой большую часть света в комнате. Мистер Флексен снова опустился в кресло и нахмурился. В наступившей тишине он размышлял. Очевидно, теперь Оливия была вполне беззаботна.

— Но лишь окончен пир, и в лампах свет погас…[14]

Затем мистер Мэнли сказал почти дерзко:

— Если вы думаете, что это она убила красноглазого слона в посудной лавке, то вы ошибаетесь. Она этого не делала.

Мистера Флексена не возмутил его тон. На самом деле, прежде чем он успел заговорить, его осенило, что если бы Оливия сделала это и от него бы зависели то, чтобы предать ее правосудию, дело основывалось бы на достаточно ненадежных уликах. Ему понравилось, что мистер Мэнли был готов защищать Оливию. Мистер Флексен мягко засмеялся и сказал:

— Я так не думал. Я только размышлял.

Затем его взгляд на лице мистера Мэнли стал очень заинтересованным, и он продолжил:

— Я думаю, что вы знаете гораздо больше об этом деле, чем я; если бы вы только захотели рассказать об этом.

На мгновение ему показалось, что желание мистера Мэнли сделать себя значимым борется с его желанием быть достоверным.

Затем молодой человек покачал головой и удивленно произнес:

— Что за ерунда! Вы знаете об этом куда больше, чем я. Ведь у вас, должно быть, теперь уже все нити в руках. Я и не подозревал о той таинственной женщине, о которой писали в «Дэйли Уайр».

— Пока что не все. Но это дело времени, — сказал мистер Флексен с уверенностью, которой он отнюдь не ощущал.

Тут их прервал Джеймс Хатчингс, вошедший в комнату, чтобы забрать сигареты для Оливии.

— Рад снова видеть вас, Хатчингс, — сердечно поздравил его мистер Мэнли. — То, что вы ушли из-за такого пустяка после всех тех лет, что вы здесь провели, было глупостью.

— Спасибо вам, сэр, — с благодарностью сказал Хатчингс.

Когда Хатчингс ушел, мистер Флексен продолжил:

— Вы говорите очень убедительно, но ведь это вы допускали, что леди Лаудуотер — женщина с сильными примитивными эмоциями, с толикой итальянской крови в жилах.

— Я никогда и на мгновение не допускал, что она — женщина с примитивными эмоциями, — с некоторой горячностью запротестовал мистер Мэнли.

— Но эмоции всех женщин являются примитивными, — сказал мистер Флексен.