Он не проявлял никакого намерения пригласить ее войти, поэтому Элизабет оттолкнула его в сторону, прошла через кухню, села на стул у окна и осмотрела Джеймса.
Тот закрыл дверь, повернулся и посмотрел на нее, неуверенно хмурясь.
Тогда Элизабет мягко сказала:
— Ты выглядишь очень плохо, Джим.
— Я не думал, что это ты расскажешь о моем пребывании в замке в ту ночь! — с горечью воскликнул Джеймс.
— Это была не я, — спокойно возразила Элизабет. — Это была эта маленькая гадина, Джейн Питтэвей. Она слышала, как мы разговаривали в гостиной.
— О, так вот оно что? — продолжил Хатчингс уже мягче. Затем, снова нахмурившись, он яростно выкрикнул: — Я сверну ей шею!
— Довольно этого! — отрезала Элизабет. — Ты уже слишком много наговорил о сворачивании шей. И много же пользы это тебе принесло!
— О, я знаю, ты веришь в то, что я сделал это, как и все остальные. Но, говорю тебе, я этого не делал. Клянусь, я этого не делал! — громко воскликнул Джеймс с горячностью, которая ее не убедила.
— Конечно, ты этого не делал, — успокаивающе сказала Элизабет. — Но что ты собираешься делать, если они попытаются выставить все так, будто это сделал ты? Что ты собираешься ответить им?
Джеймс посмотрел на нее несчастными глазами и с горечью произнес:
— Бог знает, что мне нужно сказать им. Дело не в том, что сказать им — вопрос в том, как заставить их поверить в то, что я скажу. Эти люди, полицейские — они никогда не верят ни единому слову.
Элизабет задумчиво смотрела на него, в ее глазах светилось сострадание, они были полны нежности. Этот взгляд был бальзамом для его измученной души.
Твердость постепенно исчезла с его лица, и оно стало просто встревоженным. Джеймс быстро пересек комнату, упал стул рядом с ней и обнял ее.
— Ты слишком уж хороша для меня, Лиззи, — сказал он мягче, чем ей когда-либо раньше доводилось слышать, и поцеловал ее.
— Бедный Джим! — сказала Элизабет и повторила: — Бедный Джим!
Джеймс дрожал, часто дыша, и крепко обнимал ее.
Через некоторое время он взял себя в руки и сел прямо, но по-прежнему крепко прижимая Элизабет к себе правой рукой.
Они стали обсуждать его тяжелое положение и то, как он может лучше всего защитить себя. Элизабет была также напугана, как и Джеймс, но не показывала этого. Она должна была подбодрить его и продолжала настаивать, что полиция не может обвинить его в убийстве, что у них нет для этого никаких оснований. Если бы они были, то его уже арестовали бы. Конечно, они знали, что говорят слуги и жители деревни — но это были просто разговоры. Не было никаких доказательств; никаких доказательств и не могло быть.
Поддержка и ободрение Элизабет воодушевили Джеймса. До этого он был один против всего мира. Его собственная семья — хотя они громогласно и яростно отстаивали его невиновность перед своими друзьями и врагами в деревне — не показала, что они верят ему.
На самом деле, его отец выразил их истинное мнение, когда мрачно заявил Джеймсу: «Я всегда говорил тебе, что твой проклятый характер навлечет на тебя неприятности, Джим».
Затем Элизабет налила ему чая. После этого они спокойно разговаривали, вполне приободрившись, пока для Элизабет не настало время возвращаться в замок, чтобы причесать Оливию к ужину. По этой причине она хотела, чтобы Джеймс проводил ее обратно в замок. Элизабет заявила, и достаточно справедливо, что не будет никакой пользы от того, что он будет хандрить в коттедже — тогда станут говорить, что он не смеет показаться на людях. Он должен высоко держать голову.
Элизабет также настояла, что они должны выбрать длинный, окольный путь — через деревню, что люди должны увидеть их вместе. Она настояла и на том, что он должен выглядеть веселым и говорить с ней все время, пока они будут идти по деревенской улице. Это еще больше улучшило настроение Хатчингса. Когда они шли через деревню, Элизабет продолжала смотреть на него ласково и с улыбкой.
Жители деревни, действительно, были потрясены. Они уже решили для себя, что Джеймс Хатчингс — изгой, которого следует сторониться. Они были не только растеряны, но и раздражены. Они не хотели, чтобы их вера в то, что Джеймс Хатчингс убил лорда Лаудуотера, пошатнулась.
Миссис Ропер, мать Уильяма Ропера и извечный враг семьи Хатчингсов, с горечью в голосе выразила мнение своих соседей о поведении Джеймса Хатчингса и Элизабет:
— Бесстыдство, вот как я это называю.
Прежде, чем они достигли замка, Элизабет решила, что за последние три дня Джеймс Хатчингс сильно изменился, причем в лучшую сторону. У нее создалось странное впечатление, что убийство лорда исправило его характер, а страх перед полицией смягчил его. Раньше он не раз пытался командовать ею, и это было источником их частых ссор, потому что терпеть было не в ее характере.