Загадка Лаудуотера

Выходя через парковые ворота, он встретился с преподобным Джорджем Стеббингом, locum tenens[1] местного прихода на то время, пока викарий находился на отдыхе, радуясь передышке в своей извечной борьбе с лордом Лаудуотером, покровителем прихода. Мистер Мэнли и священник шли в одну сторону и какое-то время обсуждали местные события и погоду. Затем секретарь, наделенный небесами живым воображением, абсолютно неограниченным пристрастием к строгому изложению фактов, развлек мистера Стеббинга красочным рассказом о своем непосредственном участии в первом Большом Прорыве[2]. Мистер Мэнли был одним из тех плотных, мягкотелых людей, что в разных частях страны до самой своей смерти будут развлекать знакомых живыми рассказами о своей ведущей роли в Больших Прорывах. Как и у большинства из них, весь военный опыт мистера Мэнли — полученный до того, как слабое сердце заставило его уйти в отставку — полностью состоял в офисной работе на территории Англии. Но его рассказ об ожесточенных сражениях отнюдь не страдал от недостатка яркости или образности. Ведь он слишком скромен, чтобы многословно говорить о том, что без его боевых качеств никакого Большого Прорыва вообще бы не состоялось, и успех Большого Прорыва — заслуга именно этих его качеств. Именно такое впечатление он произвел на простой и податливый ум мистера Стеббинга. Поэтому, когда на распутье они разошлись в разные стороны, мистер Мэнли продолжил свой путь с приятным чувством, что еще раз доказал кому-то собственную значимость, а мистер Стеббинг — с чувством благодарности за дружеское общение с настоящим героем. Оба они остались довольны случайной встречей.

Мистер Мэнли застал Хелену Траслоу в гостиной и, когда за впустившей его горничной закрылась дверь, ласково обнял ее. Затем он отстранился и в очередной раз восхитился ее красивой чистой кожей, румяным цыганским лицом, черными, почти дикими глазами и тяжелым водопадом темных волос.

— Между двумя последними поцелуями прошло так много времени, — сказал он.

Девушка удовлетворенно вздохнула и тихо засмеялась; затем она сказала:

— Иногда я думаю, что у тебя, должно быть, в этом много опыта.

— Нет, — твердо ответил мистер Мэнли. — До этого мне никогда не случалось полюбить.

Он усадил ее обратно в кресло, в котором она сидела до его прихода, а сам сел напротив и с обожанием смотрел на нее. Он действительно очень сильно полюбил ее.

Они превосходно дополняли друг друга. Если у мистера Мэнли хватало ума на двоих (на самом деле, его ума хватило бы и на полдюжины человек), то у нее хватало на двоих характера. Ее подбородок ничем не напоминал его орлиный подбородок. Не то чтобы ей недоставало ума — ее лоб свидетельствовал об обратном — скорее, она была человеком практического склада ума, а он — творческого. Ее сильный характер и временами проявлявшаяся неукротимость, которых ему недоставало, были немаловажной причиной того, что она была так привлекательна для него.

— И как там Свин сегодня утром? — спросила она, приготовившись успокаивать. «Свином» они прозвали лорда Лаудуотера.

— Ужасно. Он чрезвычайно отталкивающий человек, — убежденно ответил Мэнли.

— О нет, не слишком — во всяком случае, если ты не зависишь от него, — возразила девушка.

— Разве он когда-либо имел дело с кем-то, кто не зависит от него? По-моему, он избегает таких людей как чумы.

— Конечно, не непосредственно, во всяком случае, сейчас, — ответила она. — Но я знала, что он делал и что-то хорошее. И потом, он очень любит своих лошадей.

— От этого то, как он поступает со всеми людьми, которые хоть как-то зависят от него, кажется еще более отвратительным.

— Ох, я не знаю. Ведь в любви к животным что-то есть… — терпеливо сказала она.

— Этим утром он был злым как черт. Накричал на Хатчингса, дворецкого — ты его знаешь, — и уволил его.

— Это был глупый поступок. Хатчингс совсем не тот человек, с которым можно разругаться без последствий. Я бы сказала, что он куда более опасный и грубый негодяй, чем Лаудуотер, и куда более умный. Хотя я не представляю, что он мог бы сделать. А из-за чего произошел скандал?

— Какая-то женщина прислала Лаудуотеру анонимное письмо, в котором обвинила Хатчингса в получении комиссионных от торговцев вином.

— Это, наверное, мать Элизабет Твитчер. Элизабет и Хатчингс были помолвлены, но дней десять назад он бросил ее, — заметила миссис Траслоу. — Полагаю, когда он еще любил ее, то похвастался перед ней этими комиссионными, а она рассказала о них своей матери.

— И ее мать, конечно, решила таким образом расквитаться с ним за то, что он бросил ее дочь. Но все же, какое неприятное место этот замок! — воскликнул мистер Мэнли.

— Чего же еще можно ожидать — с таким-то хозяином? — откликнулась миссис Траслоу. — Свин что-нибудь еще говорил о сокращении моего пособия?