Загадка Лаудуотера

Без двадцати пять мистер Мэнли покинул дом миссис Траслоу и направился обратно в замок. Он действительно любил Хелену. Она была умна и привлекательна, к тому же из той же среды, что и он, у нее был тот же практичный взгляд на жизнь. Она родилась в семье среднего класса — дочь местного архитектора — и довольствовалась средним достатком, как и он сам. Он нигде не мог бы найти себе более подходящую жену. Мистер Мэнли вздохнул с облегчением, узнав причину, по которой она получала пособие от лорда Лаудуотера. Однако он не чувствовал полного облегчения, потому что это пособие могло быть урезано вдвое. Семьсот фунтов в год стали бы отличным доходом для жены пробивающегося драматурга. Эта сумма обеспечила бы ему полноценную общественную жизнь, в рамках которой его талант смог бы очень быстро развиваться. Он с радостью предвкушал, что у него будет этот доход. С тех пор как лорд Лаудуотер велел ему сообщить миссис Траслоу о своем намерении вдвое сократить ее пособие, мистер Мэнли был крайне возмущен этой бессовестной попыткой ограбить Хелену, а стало быть, и ее будущего мужа. В свете истории, которую она ему рассказала, эта попытка выглядела еще более бесчестной, и он был возмущен ею еще сильнее, чем прежде.

Мистер Мэнли понимал реальную, даже неизбежную угрозу того, что лорд Лаудуотер может и вовсе прекратить выплаты, если Хелена выйдет замуж, но это не слишком его беспокоило. Он был преисполнен негодования, а не страха. Он чувствовал, что ненавидит своего работодателя сильнее, чем когда-либо, и с полным на то основанием.

Когда мистер Мэнли вернулся в замок, Холлоуэй принес корреспонденцию и ждал рассортировки писем, чтобы отнести те, что были адресованы леди Лаудуотер, в ее покои, а письма, адресованные слугам — в комнату экономки.

Когда мистер Мэнли вытащил почту из пакета и положил письма на стол, лакей сказал:

— Хатчингс уже отбыл, сэр.

— Мы должны держаться, — безучастно отозвался секретарь, ничуть не сочувствуя Хатчингсу в его несчастье.

— Он был так разъярен, — потрясенно продолжил лакей. — Таких угроз наговорил его светлости!

— Кто предупрежден, тот вооружен, — небрежно заметил мистер Мэнли.

Глава III

В девятнадцатом веке знатоки живописи приписывали портрет девушки из коллекции графа Элсмира кисти Леонардо да Винчи. Впрочем, в двадцатом веке знатоки живописи стали приписывать его Луини[3]. А судя по оттенку волос девушки, это мог бы быть портрет леди Лаудуотер, хоть и блеклый. Собственно, это с большой вероятностью мог быть портрет одной из ее предков по женской линии, так как ее бабкой была леди, происходившая из старинной тосканской семьи.

Как бы то ни было, у леди Лаудуотер были такие же мечтательные, черные, довольно широко посаженные глаза с мягким взглядом, прямой тонкий нос, соблазнительные, подающие надежду на поцелуй губы, красивый лоб и тонкие, точеные брови — все, как у девушки на картине. Кроме того, когда лорд Лаудуотер отсутствовал, с ее лица почти не сходила таинственная, очаровательная и томная улыбка, которая, возможно, составляет главную прелесть женщин, изображенных на картинах Луини. Но если у девушки с картины были волосы тусклого темно-рыжего оттенка, то у Оливии были насыщенно-каштановые волосы с золотым отливом. Да и вообще цвет лица и прочего у леди были теплее, чем у девушки на картине, а ее очарование и шарм — живее.

Без четверти три в этот день леди Лаудуотер вышла на Восточную лужайку в зеленом шелковом платье и мрачноватой для летнего дня зеленой шляпке. Вообще-то модная гадалка запретила ей носить зеленое, потому что этот цвет приносил ей несчастье. Но леди не обратила внимания на ее предостережение — ведь шляпка этого оттенка прекрасно оттеняла ее цвет лица и темные, глубокие глаза с поволокой. Сейчас в этих глазах пылал огонь ожидания, а на устах застыла манящая улыбка.

Она быстро пересекла лужайку с легкостью и грациозностью опытной гольфистки, какой она и являлась. Пройдя через кустарник на противоположной стороне лужайки, леди Лаудуотер вышла на тропинку, но тут же резко оглянулась через плечо. В окнах Восточного крыла, выходящих на лужайку и заросли кустарника, она никого не заметила, но ее взгляд уловил какое-то движение на лужайке. Оказалось, что за ней шел кот Мелхиседек. Оливия не замедлила шаг, но на мгновение улыбка на ее лице потускнела при воспоминании о том, как разъярился за завтраком ее муж. Затем улыбка вернулась — таинственная и предвкушающая.

Она не стала ждать, пока Мелхиседек поспеет за ней, так как знала, что он притворяется, будто следует за ней, подобно собаке. Также она понимала, что если не станет обращать на него внимания и даже не покажет, что знает о его присутствии, то, скорее всего, он не пойдет за ней дальше. Все тем же быстрым шагом она вышла через калитку, ведущую к Восточному лесу. Осторожно закрыв ее, она вновь бегло осмотрелась — дорожка, по которой она прошла, была пуста. Оливия повернулась, быстро пошла по узкой тропинке через лес и добралась до длинной, заросшей дерном прогалины, уходящей в сторону.