Загадка Меривезера

Мистер Голдбергер что-то пробормотал; судя по выражению его лица, он был не согласен, и, как ни странно, Эвадна Парнхэм вновь стала высказывать свое мнение и давать советы:

– Капитан, я просто подумала, разве у вас не принято выяснять, кто был последним человеком, видевшим жертву живой?

– Я подходил к этому, – властно нахмурился лейтенант Уирт. – Леди, я же не могу делать все сразу. Сначала я хотел рассмотреть еще один момент… Ну, да ладно, отставлю. Раз уж вы подняли этот вопрос, то, думаю, стоит к нему и приступить. Итак, кто из вас последним видел покойного живым?

Наступила тишина. Мы обменивались вопросительными взглядами, но никто не говорил, и я мог чувствовать, что наше безмолвие вызывает раздражение у лейтенанта. Низкий и нерешительный голос сидевшего в дальнем углу Освальда Флипа прозвучал для меня словно музыка.

– Я видел Тони Шарвана вскоре после семи часов. Когда я выходил из столовой после ужина, он был в холле. Я рано поужинал – по субботам я всегда так делаю для того, чтобы вернуться в магазин и снова открыть его. В этот вечер миссис Парнхэм и Дот Бейли также поспешили с ужином – чтобы поехать в город вместе со мной. Они вышли в холл вместе со мной, и со мной же они увидели мистера Шарвана. Теперь, – он поднялся и прошел к двери, – если вы позволите, я поднимусь к себе в комнату.

– Подождите, подождите, – настоял мистер Голдбергер. – Вас зовут Освальд Флип, так?

Когда Освальд согласился, он продолжил:

– Как я понял, вы… как же это называется… астролог?

– Вовсе нет. Я изучаю астрологию, но я еще не опытен.

– Ну, неважно. Вы заявили, что в последний раз видели Шарвана около семи часов вечера? А затем вышли и отправились в город с этими двумя женщинами?

– Да, так я и сказал. Конечно, вы можете спросить у них…

– Пока все в порядке. Во сколько вы закрыли магазин?

– В десять часов.

– И отправились прямо домой, так?

– Нет. Я прокатился, чтобы освежиться.

– В одиночестве, так?

Освальд Флип замешкался. Рискуя быть обвиненном в сгущении красок, я все же скажу – эта пауза показалась мучительной. Я почувствовал, что мое лицо зарделось от сочувствия к нему.

– Да, – наконец, признал он. – Я был один.

– И куда вы ездили?

– К побережью. Не в город.

– И весь этот путь по грунтовым дорогам вас не смутил?

Освальд Флип, наконец, поднял прежде потупленные глаза.

– Я не понимаю. Все дороги к побережью бетонированы, и я думаю, вы об этом знаете.

– Да, я так и думал. Но когда я взглянул на ваш автомобиль, то увидел, что все шины испачканы.

– По пути с пляжа я проехал через деревню. Для того, чтобы возвращаться домой, было еще слишком жарко.

– Здесь, на холме, довольно мило и прохладно, хотя, ребята, здешний ветерок может перерасти в бурю. Случайно не знаете, в какое именно время вы вернулись?

– Кто-то, кажется, мисс Парнхэм, сказала, что это было без четверти двенадцать.

– Значит, получается, что с десяти и до одиннадцати сорока пяти вы в одиночестве колесили то здесь, то там? И с тех пор, как вернулись, еще не заходили в собственную комнату, так?

– Да, я лишь думал об этом, но не заходил.

– Я спрашиваю вас потому, что кажется, что кто-то оставил вам записку. Я нашел ее под дверью. Мне еще предстоит выяснить, была ли она там раньше, когда мы все заходили туда. Возможно, в тот раз мы ее не заметили, и она пролежала там все это время. Может, вы поможете мне. Вот она. Возможно, вы проясните ситуацию, поскольку она не подписана.

Освальд взял бумагу и какое-то время смотрел на нее, словно на нечто оскорбительное, а затем он сложил ее и вернул мистеру Голдбергеру.

– Я не знаю ничего об этом, – сказал он.

– У вас нет даже догадок?

– Ну, поскольку вы говорите, что нашли ее, то, вероятно, ваши догадки окажутся лучше моих. Как по мне, она выглядит как попытка запугать или разозлить меня – вызвать у меня какую-то реакцию, которая окажется вам полезна. Какая-то нелепица, как по мне. Мне жаль, но я не могу помочь, я не знаю, что требуется. Я собираюсь к себе в комнату, и я буду оставаться там – на случай, если будут доставлены или найдены еще какие-либо сообщения. Доброй ночи.

Его речь была достаточно хороша – скорее смелая, нежели дерзкая. Вернее, таким был текст; но Освальд произнес ее нерешительно и неубедительно. Несмотря на то, что он спрятал руки в карманы, я знал – они дрожали. Я всем сердцем желал, чтобы он смог сказать свое «доброй ночи» потверже.

Прошло много часов и утекло много слез, прежде чем я смог прочесть записку, которую мистер Голдбергер нашел под дверью Освальда. Но мне кажется, что ее место в повествовании должно быть именно здесь.

Она была написана на почтовой бумаге Меривезера, которую было можно найти в каждом письменном столе дома. Неровные заглавные буквы, без апострофов и с перевернутой «И», гласили:

НЕ БЕСПОКОŃСЯ!!

ПОКА ЧТО МОЛЧN!!!!!