ЗАГАДКА НИКОЛЫ ТЕСЛА

– Ой! - немедленно встрепенулась Фрэнсис и посмотрела на часы на стене. - Времени-то сколько! Засиделись мы с вами, а ведь вы, наверно, устали, целый день в дороге, за рулем. Вам нужно отдохнуть. В гостиницу вы не устроитесь, у нас в городе большой конгресс по математическому моделированию социальных процессов, все гостиницы забиты под завязку, - тараторила она, не давая Сарову вставить и слова, - да я вас никуда и не отпущу. У меня есть специальная комната для гостей, вы в ней и разместитесь. Нет-нет, вы меня нисколько не стесните. Пойдемте, я вам покажу. А шкатулку вы можете взять с собой, вдруг вы захотите что-нибудь посмотреть перед сном.

Она всунула Сарову шкатулку в руки. Он только подивился: когда же она успела все сложить? И вот он уже идет вслед за Фрэнсис по лестнице на второй этаж.

Вот тут моя спальня, - Фрэнсис показала в один конец короткого коридора, - я ужасная трусиха и даже, когда ночую одна, запираюсь в своей спальне. А вот ваша, - она показала в другой конец коридора, - там тоже есть щеколда, если вы боитесь, - хихикнула она. - А душ там есть? - спросил Саров.

– Конечно, - ответила Фрэнсис, - там все есть. А если вдруг захотите кофе, или чаю, или печенья, то спускайтесь вниз, на кухню. Спокойной ночи! - воскликнула она и - упорхнула в свою комнату.

Щелкнула задвижка на двери. «Во как! - усмехнулся Саров. - Меня, что ли, боится? Неужели я такой страшный?»

Глава 12 «Таинственный незнакомец»

Саров огляделся. Миленькая комнатка! Особенно притягивали взгляд кровать с высоким и, вне всякого сомнения, мягким матрацем и кресло, глубокое и опять же мягкое. «После сегодняшнего дня я имею полное право на отдых, хотя бы для задницы», - подумал он и после тяжелой внутренней борьбы выбрал кресло. С бумагами из шкатулки было совсем просто - если есть Марк Твен, все эти чертежи и счета могут подождать! Хотя читать беллетристику на английском… Несмотря на годы, проведенные в Америке, это было не расслаблением перед сном, а напряжением.

Саров достал рукопись. Перед названием, предваряя его, незнакомым почерком, явно не Теслы, было выведено: № 44. Под ним: «Старинная рукопись, найденная в кувшине. Вольный перевод из кувшина». «При чем здесь кувшин? - подумал Саров и, проникаясь еще большим благоговением: - Не рука ли это самого Марка Твена? Что ж, почитаем!»

«Это случилось зимой 1490 года. Австрия, обособившись от всего мира, пребывала в сонном оцепенении. В Австрии еще длилось Средневековье и грозило продлиться на века».

«Вот так вот сразу - Австрия, хотя в то время, насколько я помню, Сербия с Хорватией не были под Австрией, - подумал Саров, - впрочем, какая разница, родился-то Тесла формально в Австрии. 1490 год? Ну да, конечно, Америку еще не открыли!»

«Деревенская жизнь была знакома мне не понаслышке, но вот уже год, как я покинул деревню и с головой ушел в изучение ремёсла. Устроился я скорей необычно, чем хорошо».

«Мне больше повезло, - усмехнулся Саров, - я устроился и необычно, и хорошо».

«Мой мастер - печатник. Это новое ремесло, ему всего лишь тридцать-сорок лет, и в Австрии оно почти неизвестно. Мало кто в нашей богом забытой деревне видел печатный текст, мало кто представлял, что такое печатное ремесло, а уж тех, кто проявлял к нему любопытство или интерес, было и того меньше».

«Ремесло новое, - подумал Саров, - в общем, аналогия понятна: электричество в 1890-м было столь же новым делом, как и книгопечатание в 1490-м, и тоже немного отдавало серой и колдовством».

Затем персонаж, от имени которого велось повествование, aiter ego Марка Твена, как сразу догадался Саров, Август Фельднер, шестнадцати лет, подмастерье, принялся дотошно описывать артель печатников, обосновавшуюся в крыле старого замка. Сарова еще в школьные годы научили понимать художественные произведения, точно определять, ради чего они были написаны, распутывать иносказания и аллюзии. Он не сомневался, что описываемая артель - это или лаборатория Эдисона, в которую Тесла попал после приезда в Америку, или все электротехническое сообщество Америки.

«Мой мастер и хозяин Генрих Штейн, дородный мужчина, держался степенно, осанисто, лицо у него было крупное, благодушное, глаза - спокойные, задумчивые; такого не просто вывести из себя. Облысевшую голову его обрамляли седые шелковистые волосы. Он был всегда чисто выбрит, одет опрятно и добротно, хоть и небогато. Ученый, мечтатель, мыслитель, Генрих Штейн больше всего на свете любил учиться, и, будь на то божья воля, он бы день и ночь сидел, упоенно погрузившись в свои книги, не замечая окружающих. Выглядел мастер молодо, несмотря на седину, а было ему пятьдесят пять - пятьдесят шесть лет». «Точно не Эдисон», - подумал Саров.