Загадка Отилии

Феликс взял книгу «L'homme а l'oreille cassйe» [7] Эдмона Абу, спустился в сад, сел на скамью и начал читать. Чтение было для него самым большим удовольствием, он всегда старался раздобыть где-нибудь, хоть на время, книгу или купить ее, если располагал деньгами. В комнате, которая сохранялась за ним в доме на улице Лэпушняну, у него уже была собрана небольшая библиотека. Читал он довольно долго, а когда оторвался от книги, Отилия со своими вещами и песенками уже исчезла. Марина, неся гору тарелок, ковыляла к дому. Солнце поднялось высоко, но в доме еще с час все оставалось по-прежнему, и Феликс сидел за книгой. Он привык читать быстро и проглотил три четверти тома, когда ворота наконец открылись и появился дядя Костаке в белом парусиновом костюме и старой, севшей от стирки панаме. Он бережно нес под мышкой сверток в газетной бумаге. Толстые губы старика были выпячены и, по-видимому, он находился в прекрасном настроении. Вскоре послышался голос Отилии: она громко звала Феликса к столу. При дневном свете столовая оказалась такой же высокой, как и все комнаты первого этажа; и потому она выглядела узкой, хотя в действительности была достаточно широка. В ней стояла тяжелая, ореховая, мебель с большими фантастическими украшениями, а за стеклами буфета угадывался полнейший беспорядок. Дядя Костаке, Отилия и Феликс уселись за стол, и Марина начала подавать кушанья. Феликс заметил, что еды слишком много, можно было подумать, что к обеду ожидали гостей или что здесь долго голодали и теперь с увлечением занялись стряпней. Старик ел жадно, низко наклонившись над тарелкой, а Отилия лишь нехотя отведывала то одно, то другое блюдо. Кушанья были обильны и многочисленны, но дяде Костаке это казалось вполне естественным, и он ел все, что подавали. Рядом с прибором старика лежал сверток, за которым он зорко следил.

— Отилия, Паскалопол поручил мне заплатить за квартиру и по ошибке дал лишнюю сотню лей, — наконец сознался в тайной причине своей радости старик.

Феликс смутно понял, что дядя Костаке выполняет какие-то поручения Паскалопола, и он по ассоциации вспомнил о его роли опекуна. Юноше пришло в голову, что он не знает, чем в сущности занимается старик. Отилия побледнела и уронила на стол вилку.

— Но, папа, ты отдал их ему обратно?

— Ха! — сказал дядя Костаке так удивленно, словно услышал какое-то совершенно нелепое предположение.

Отилия отбросила салфетку, подошла к дяде Костаке, присела на краешек его стула и ласково обняла голову старика.

— Папа, дорогой, если ты меня любишь, надо вернуть обратно деньги. Как ты мог сделать это? Папа, дорогой, где эти деньги?

И она принялась искать в жилетных карманах старика, который с комическим негодованием хмурил брови, в то время как губы его растягивались в улыбку от щекотки. В конце концов Отилия обнаружила на дне одного кармана пять маленьких золотых монет и конфисковала их к досаде дядя. Костаке, который, однако, не стал противоречить и только еще больше приналег на еду. Обед закончился в мрачном молчании, и Феликс почел за благо тихонько пробраться в свою комнату. Он уселся за роман Абу, а дочитав его, захватил другую книгу, сошел в сад и устроился в беседке. Двор опустел, все ушли в дом, не видно было даже Марины — вероятно, она привыкла спать после обеда.

В шесть часов тот же, что и накануне, экипаж, запряженный парой белых лошадей, остановился перед воротами, и из него весело вышел Паскалопол в клетчатом, хорошо сшитом костюме, белых гетрах, в шляпе канотье и с цветком в петлице. Он открыл калитку и готическую входную дверь, колокольчик протяжно задребезжал. Голос Отилии откликнулся тотчас же, послышался быстрый топот по лестнице. Паскалопол вошел в дом, и через открытые окна в сад донеслись обрывки разговора. Отилия попросила подождать, пока она наденет шляпку, и вскоре вышла из дома в сопровождении Паскалопола и старика, с довольным видом потиравшего руки. Отилия была в тюлевом платье, в большой, обшитой кружевом шляпе со страусовым пером и в длинных, до локтя, перчатках. Ее зонтик также был отделан кружевом. Феликс смотрел на все это из беседки, и его поразило не то, что Отилия была весела и жизнерадостна, а то, как, хотя и сдержанно, но далеко не по-отечески, любовался ею Паскалопол. Дядя Костаке проводил их до ворот. Отилия помахала ему на прощанье рукой, и экипаж тронулся. Немного погодя старик в своей панаме тоже проскользнул в ворота. Феликс остался один—никто и не подумал сообщить ему о своем уходе, не поинтересовался, что собирается делать он, как было принято у него дома. Это удивило юношу. Просить разрешения уйти из дома было не у кого, поэтому он счел своим долгом остаться читать в саду. Уже вечерело, когда появился почтальон и, размахивая письмом, крикнул Феликсу:

— Домнишоаре Отилия Мэркулеску! Феликс неуверенно подошел к нему.

— Здесь живет домнишоара Отилия Джурджувяну, — сказал он.

— Я всегда ношу сюда письма домнишоаре Отилии Мэркулеску, — ответил без колебаний почтальон.