Загадка Отилии

— Некогда, дорогая, — нахмурился Стэникэ, — жизнь моя сейчас проходит свою решающую стадию. Или — или…

— Ты все время переживаешь решающие стадии. Таков уж ты есть, говорун. С той поры как женился, пропа­даешь неведомо где у своей тещи. Приходи, Костика устроит тебя на фабрику.

— В моем возрасте, дорогая, мне не пристало быть слугой! Может быть, бог даст, произойдет наконец ре­шающее событие.

Все это Стэникэ говорил моложавой, но уже полнеющей даме, одетой в дорогое платье, что, впрочем, нисколько не смущало нашего адвоката. Дама же, наоборот, умолкла чтобы не расстраивать его. Было ясно, что Стэникэ пользовался уважением среди родственников. Запах гороха перебивал сильный аромат духов.

— От кого это так пахнет духами? От тебя? — обратился он к богатой даме, доводившейся ему двоюродной сестрой. — Чем ты душишься?

— Посмотри! — и дама вынула из сумочки флакон напоминавший по форме кристалл.

— А ну, дай-ка сюда! — приказал Стэникэ и, взял флакон, вылил все духи на себя.

— Стэникэ! — завизжала дама. — Ты с ума сошел! Ими только чуть-чуть душатся.

Но Стэникэ захотелось хоть раз подушиться вволю дорогими духами.

— Что ты волнуешься, — иронически проговорил он, — ведь вы деньги на ветер бросаете. Когда мне повезет я в шампанском буду купаться. Дай мне немножко денег, а то последние ресурсы я истратил на баранки тетке Агриппине.

Довольная Агриппина слушала этот разговор и грызла баранки.

— Сколько тебе дать, Стэникэ? — спросила кузина.

— Да что ты мне можешь дать? Это я так сказал. Как будто у тебя есть деньги! Твой муж держит тебя в ежо­вых рукавицах. Дай я посмотрю в сумочке.

Взяв сумочку, Стэникэ заглянул в нее, с восхищением покачал головой, вынул несколько монет, которые сунул себе в карман, и вернул сумочку двоюродной сестре, заявив:

— А ведь правду сказала — есть деньги!

На стуле возле выходившего во двор окна, проем ко­торого обнаруживал необыкновенную толщину стен, сидел прекрасно одетый господин с жемчужной булавкой в гал­стуке. Он был несколько старше Стэникэ и чем-то напо­минал Паскалопола, хотя ему и недоставало утонченности последнего. Это был владелец мельницы, миллионер и се­натор. Стэникэ, увидав его, помахал рукой и весьма раз­вязно спросил:

— Как делишки, Тоадер?

Тот, к кому было адресовано это обращение, не рас­сердился и ответил очень просто:

— Ничего, Стэникэ. А у тебя как?

Стэникэ махнул рукой, давая понять, что дела его плохи, и принялся рассматривать остальных гостей, нахо­дившихся в комнате, приветствуя всех жестами, но не удостаивая словом.

— Послушай, тетушка Агриппина, — заговорил Стэ­никэ, оглядывая комнату, — ты до сих пор не можешь освободиться от своего хлама?

Разрисованная большими темно-зелеными облупивши­мися цветами, огромная комната казалась пустой. На окне стояло несколько горшков с фуксиями, подвязанными к лесенкам, сделанным из лучинок. Большая часть восточ­ной стены была заполнена иконами всех размеров, перед которыми на проволоке, прикрепленной к потолку, были подвешены три большие церковные лампады. На стене над кроватью висели две огромные рамы, в которые было за­ключено множество фотографий-«визиток» коричневатого цвета, снятых в большинстве случаев у Вабера и Герстла. Выстроившись ровными рядами, словно на параде, здесь были представлены все члены обширного рода. Стэникэ, наклонившись над постелью, и опираясь руками на плечи девушек, стал внимательно рассматривать фотографии, пока не нашел того, что искал.

— Посмотри, Лили, — сказал он, — вот это я!

Он указал на фотографию застенчивого подростка, опрятного, с прилизанными, разделенными на косой про­бор волосами, в коротких, чуть ниже колен, штанишках и сюртуке, как у взрослого мужчины.

— Дядя, а ты был миленький, — сказала девушка.

— Хе-хе! — напыжился Стэникэ. — Кое-что я все-таки собой представлял.