Так разглагольствовал старик далеко за полночь, пока не пропел петух. Наконец он устал и заснул. Пузырь со льдом навис ему на глаза, словно феска. Вейсман ушел, а Феликс, щадя Отилию, бодрствовал до рассвета. Наутро дядя Костаке выглядел совсем здоровым, только чувствовал усталость и боль в ноге, когда наступал на нее. Войдя к старику, Стэникэ застал его восседающим с суровым видом на ночном горшке. Под мышкой он держал жестянку с деньгами, а в руке — ключи. Воздух в комнате был спертый, вся кровать испачкана горчицей. В столовой собрался небольшой военный совет, на котором Олимпия и Аурика высказали мнение, что, поскольку старику стало лучше, всем нужно хотя бы на время вернуться домой. Аглае воспротивилась, согласившись, однако, чтобы каждый по очереди отлучался с поста. Она сходила домой переодеться и уже через полчаса вернулась, чтобы отпустить Тити, Аурику и Олимпию. Дом был оккупирован, положение становилось совершенно невыносимым. Феликс со страхом думал: что же станет с Отилией, если так будет продолжаться? Когда у старика попросили денег на домашние расходы, он отказал, заявив, чти есть он не хочет, хватит ему и чашки молока, «если останется от других». Феликс сам дал деньги Марине, умоляя не говорить об этом Отилии. Он был уверен, что иначе девушка ни к чему не прикоснется. Аглае тщательным образом обследовала весь дом, не обойдя так же и комнат Отилии и Феликса. А Стэникэ втихомолку обшаривал и выстукивал стены и мебель в поисках тайника, остерегаясь даже Олимпии. Как-то раз она открыла дверь в гостиную, где находился Стэникэ. Он набросился на нее:
— Что ты ходишь за мной по пятам? Столько всяких волнений, ни минуты покоя, с мыслями не дадут собраться!
Но когда она вошла и прикрыла за собой дверь, он шепотом подозвал ее, быстро огляделся, снял со стены миниатюру в рамке из слоновой кости, к которой уже давно присматривался, и сунул ее Олимпии за корсаж:
— Спрячь хорошенько, чтобы теща не увидела. Это — произведение искусства, оно должно остаться в семье.
Паскалопол приехал к обеду и застал всю компанию за столом. Даже Василиад на правах домашнего врача находился тут же. Паскалопол осведомился у старика, что тот собирался сказать ему или поручить, и Костаке, на этот раз уже во всеуслышание, заявил, что пока ничего сделать не может, потому что в доме хозяйничают посторонние, но скоро он встанет и наведет порядок. Через несколько дней он «сообщит» ему нечто важное, касающееся «его девочки». На третий день, когда «оккупанты» проснулись, они увидели, что дядюшка Костаке разгуливает по двору, заложив руки за спину, и осматривает груды кирпича. Он так зло посмотрел на всех и выглядел таким здоровым, что они поняли, насколько смешно было бы теперь держать его под арестом. Тити, Аурика и Олимпия ушли, а Аглае обратилась к брату с вопросом:
— Как ты себя чувствуешь, Костаке? Остаться мне здесь, чтобы помочь тебе? Как-никак нужен уход, а эта Марина ничего не понимает.
Дядя Костаке сухо ответил:
— Я ни в чем не нуждаюсь. За домом есть кому присмотреть!
Разочарованный Стэникэ изобразил восторг:
— Браво, дядюшка Костаке, ура! Да вы сами всех докторов схороните. Что они смыслят! Это они убили моего ангелочка! Как это так — вы и вдруг больны! Просто переутомились, маленький солнечный удар. Чего бы я не дал, чтобы иметь ваше здоровье!
На следующий день дядя Костаке выгнал всех из дому и даже Феликса с Отилией попросил уйти до вечера. Отилия ушла спокойная, она радовалась, что «папа» выздоровел. Она немного проводила Феликса, потом они расстались. Феликс был уверен, что она направилась к Паскалополу.
Старик закрыл все двери и окна, опустил шторы, и, так же как в прошлый раз, в столовой послышались удары молотка. Стэникэ уже не нужно было подсматривать в окно, потому что он находился в доме. Когда Феликс ушел, он успел спрятаться в его комнате, прежде чем Костаке запер все двери. В одних носках спустился он по лестнице и стал подглядывать в столовую через замочную скважину. Правда, ничего особенного он там не увидел, но по характеру звуков мог сделать некоторые выводы.