Загадка Отилии

— При чем тут курс? У них, — обратился он к дяде Костаке, — все перемешалось. Пусть себе смеются.

Не вступая в разговор, присутствующие вели себя так, как будто были давно со всеми знакомы. Феликс никак не мог понять, что заставило Стэникэ привести их сюда. Объяснялось все, по-видимому, довольно просто: Стэникэ страдал неизлечимой страстью вмешиваться во все и создавать самые нелепые ситуации, чтобы иметь возмож­ность поговорить с различными людьми и разузнать обо всем.

— Вы курите, не правда ли? — спросил Стэникэ и сам же ответил: — Ну как же можно не курить!

Он притворился, что ищет в карманах, потом изви­нился:

— Я тоже своего рода богема! Думал, что у меня есть табак, а его, оказывается, нету. Однако у моего дядюшки есть крепкий табачок, нечто страшное! Только не для девушек.

— А почему не для девушек? — покачивая ногой, спросила низким голосом студентка, сидевшая на окне.

— Вы слышите, дражайший дядюшка! — воскликнул Стэникэ. — Дайте нам, пожалуйста, немного вашей ма­хорки. Явилась молодежь, студенчество, надо их угостить. Честь вашего племянника и моего любимого кузена Фе­ликса в опасности.

Дядя Костаке растерялся, хотел что-то сказать, но Стэникэ не дал ему и рта раскрыть.

— Не беспокойтесь, ведь я знаю, где вы его держите. В коробке на комоде.

И он тут же исчез за дверью. Встревоженный Костаке чуть было не бросился за Стэникэ, но его остановил го­лос девицы, сидевшей за роялем:

— А для кого у вас этот инструмент? Вы сами играете?

Старик, у которого от волнения перехватило горло, просипел:

— Играет моя дочь!

— Ага! Значит, у вас есть дочь! И большая?

— Она уже барышня, — прошептал Костаке, который чувствовал себя как на иголках и не сводил глаз с двери.

— Какой у вас странный голос! — заметила другая де­вица, спрыгивая с окна. — Видно, вы много курите. Откройте-ка рот.

Застигнутый врасплох этим требованием, старик от­крыл рот.

— Вообще мне кажется, — заявила девица, — что у него воспаление миндалин. Как по-вашему?

Все окружили Костаке и по очереди заглядывали ему в рот. Старика спасла появившаяся в дверях Марина.

— Мне сказал Стэникэ, — произнесла она хмуро, как всегда, — чтобы я приготовила кофе. Так сколько же при­готовить?

— Какое кофе? — испугался дядя Костаке.

— Приготовьте побольше, чашек десять, — прервала перепуганного старика девица, сидевшая за роялем.

Он попытался хотя бы уменьшить количество:

— Почему десять?

— Ну, дед, — вмешалась чернобровая девица, — не скупись на кофе!

Вся эта сцена произвела на Феликса неприятное впе­чатление, и он в душе ругал Стэникэ самыми последними словами, на какие только был способен. Что касается Стэ­никэ, то в комнате для карточной игры он сразу же нашел кисет, из которого пересыпал в брючный карман добрую пригоршню табаку, прихватив и несколько листов кури­тельной бумаги «Жоб». Однако он задержался в комнате, побуждаемый желанием пошарить здесь. Он дернул не­сколько раз ручки ящиков, которые оказались запертыми, заглянул под мебель, повернул обратной стороной кар­тину, немного подумал и стал искать, нет ли у стола снизу тайника, выдвинул, чутко прислушиваясь, единственный незапертый ящик, в котором аккуратно лежали игральные карты и разные безделушки, быстро и воровато оглянулся, взял только неотточенный красно-синий карандаш и снова задвинул ящик.

— Вот чертов старик, — пробормотал он, — до чего похож на мою тещу! Откуда он берет эти новые каран­даши? А попробуй попроси у него, не даст ведь!

Снова выйдя к гостям, Стэникэ благородно разделил между всеми табак, предложив, словно в насмешку, самому последнему — дяде Костаке. Тот был явно недоволен таким разбазариванием табака и, ссыпав остатки, свернул себе сигарету гораздо толще, чем все остальные.

— Значит, у вашего дяди, — заметила медичка за пианино, — есть барышня?

— И еще какая! — продекламировал Стэникэ. — Доамнишоара Отилия — девушка редчайшей красоты. Будем надеяться, что скоро сыграем свадьбу.

— Свадьбу? А за кого она выходит? — спросила та, что сидела на окне.

— Если бог даст, то за него, — сказал Стэникэ, показывая рукой на Феликса и подмигивая старику.

Феликс так помрачнел, что все гости покатились со смеху.

— Не понимаю, как это получается, — между двумя затяжками сказала девица за роялем. — Вы говорите, что он племянник, а барышня — дочь. Какой же может быть между ними брак?

Запутавшийся Стэникэ попытался выйти из положения:

— Пейте кофе, а то остынет, это во-первых, и давайте оставим моего двоюродного братца Феликса в покое, а то он слишком застенчив. Здесь случай такого родства, что я не могу вам даже объяснить.

Девица, сидевшая за роялем, полистав ноты Отилии, лежавшие на полу, пихнула их ногой, от чего Феликс содрогнулся.

— Сколько тут нот, и все какие-то претенциозные вещи. У вашей дочери совершенно устарелые вкусы.

— Она талантливая пианистка, — запротестовал Стэ­никэ. — Учится в Париже.